Постмодернистская теория. Постмодернистские теории Теории постмодерна

Классическая теория с её линейным детерминизмом, по мнению постмодернистов, не в состоянии объяснить реалии XX-XXI вв. Социальные реалии, идущие на смену эпохи модерна принято обозначать постмодерн. Теории постмодерна имеют специфический теоретико-методологический инструментарий, включающий и синергетические и постструктуралистские методы.

Постомодерн и потребность нового социологического знания. Постмодерн представляет собой эпоху в развитии человечества, для которой характерно качественное увеличение неопределенности весьма многих социальных реалий . Становятся очевидными проявления, связанные со случайностью, многовариантностью и альтернативностью. Как же исследовать эти новые реалии с собственно социологических позиций?

− Эра всеобъемлющих социальных теорий, которые могли бы дать ответы на иррациональные вызовы: диффузные социальные реалии , размытые
и смешанные образы и стили жизни, закончилась . Макдональдизация, как процесс распространения особых социальных практик, проникла в сферу ресторанов быстрого обслуживания, общественную жизнь, образование, медицину.

− Теории постмодерна, строго говоря, не являются собственно социологическими. Они вбирают достижения ряда дисциплин – лингвистики, антропологии, математики, особенно семиотики, включающей в себя не только язык, но и другие знаковые и символические системы. Во многих из них практически отсутствуют границы между реальностью и виртуальной реальностью, предметами и их образами, между наукой и фантастикой, детерминизмом и индетерминизмом.

− Некоторые представители постмодерна пытаются придать новое звучание и толкование мифам, мистическим и религиозным обрядам, считая, что сегодня они выступают в качестве новых нормативных регуляторов социальных практик людей.

− Одни постмодернисты считают, что общество радикально изменилось. Другие, что постмодерн сосуществует с модерном.

Зигмунт Бауман (1925). Социология постмодерна. Постмодернистская ментальность. Для З. Баумана постмодерн сводится к различию ментальности модерна и постмодерна .Некоторые признаки постмодерна:

− плюрализм культур: распросраняющихся на традиции, идеологии, формы жизни.

− постоянно происходящие изменения;

− отсутствие каких-либо властных универсалий;

− доминирование средств массовой информации и их продуктов;

− отсутствие основной реальности, ибо все, в конечном счете, представляет собой символы.

Особенно «размывается» нормативность в сфере морали, которая становится амбивалентной и крайне противоречивой. По Бауману, мораль постмодернистского общества выглядит так:

1) Люди морально амбивалентны ;

2) Моральные явления не отличаются моральностью и устойчивостью .

3) Моральные конфликты не могут быть разрешены в силу отсутствия устойчивых моральных принципов.

4) Нет такого явления как универсальная, общая для всех мораль .

5) Соответственно, нет рационального порядка , ибо нет механизма морального контроля.

6) Но мораль не исчезает вообще . Она трансформируется в этическую систему, касающуюся межличностного взаимодействия. Особую значимость приобретает быть для другого .

7) Люди обречены на жизнь с неразрешимыми моральными дилеммами.

Постмодернисткая ментальность позволяет индивидам выйти за пределы влияния социальных структур. Это условие реализации их интеллектуального потенциала независимо от происхождения. Ментальность постмодернистов не нацелена на поиск окончательных истин. Скорее, постмодернисты стремятся к утверждению нового стандарта истины , предполагающего её относительность. З. Бауман показывает краткосрочность ментальности взамен долгосрочной на примере сексуальности и труда.

Постмодернисты не чураются иррациональных понятий, толерантно относятся к мистике.

Наряду со стремлением уничтожить классический логоцентризм постмодернисты требуют разрушить контроль общества: З. Бауман усиливает акценты: «Модерн был долгим маршем в тюрьму: (Гитлер, Сталин, Мао)».

В работе «Законодатели и интерпретаторы: о модерне, постмодерне
и интеллектуалах» З. Бауман отмечает: «Законодателями» − модернистов были авторитарные суждения : вера в правильность и обязательность ; интеллектуалы имеют больший доступ к знанию в сравнении с остальными. Считается, что продукция интеллектуалов имеет универсальную валидность; интеллектуалы имеют право выносить заключения о значимости локальных идей, их моральной ценности.

«Интерпретаторы» – интеллектуалы с постмодернистской ментальностью. Они переводят идеи одного сообщества для другого. Их цель не обеспечить «лучшие идеи», а обеспечить лучшую коммуникацию между автономными сообществами, предотвратить искажение в процессе коммуникации.

a. Амбивалентность как естественное положение вещей. Это мышление толерантно , т.к. принимает различие как данность.

ß. Акцент в предмете социологии смещается к искусству интерпретации . По мнению З. Баумана, полипарадигмальная сущность социологии должна сохраняться, но преобразоваться на мирное сосуществование теорий, так, чтобы каждая из них могла дополнять полученные результаты всех других теорий.

Социология постмодерна включает, по Бауману:

1. Изучение агентов, стремящихся преодолеть централизованный контроль.

2. Она исследует хаотическое пространство и хаотическую неопределенность, состояние беспокойства, в котором оказываются интерпретаторы интеллектуалы.

3. Предмет постмодерной социологии – сложная непредсказуемая система – потребительское общество.

4. Как обрести избранную идентичность, и заставить оппонентов сделать другой выбор, если ранее избранная идентичность потеряла ценность.

5. Она изучает то, как люди относятся к своему телу, имея в виду не воздействие внешних институтов, так и внутреннее выражение свободы.

6. Связь и распады связей агентов. Выборы, объединения, о чем свидетельствуют символические признаки , которые и могут быть предметом изучения.

7. Исследуются символические признаки в условиях неопределенности и определенности.

8. Значимость знания, обеспечивающего доступ к жизненным ресурсам.

9. Соотношение между свободой и безопасностью, террор полной свободы, жизнь в условиях риска. Человек сам должен платить
за риски, на которые он идет.

Жан Бодрийяр (1929). Создание «антисоциальной» теории. Конец социального понимается, как растворение класса, этноса в недифференцированной массе, которая мыслится как статистическая категория , а не социальная общность. В таком понимании социальное отмирает. А если социальное отмирает, то с ним исчезает и классическая социология , предметом которой как раз и является социальное. Тогда возникает потребность в новом типе теоретизирования об окружающем мире. И Бодрийяр предпринимает такую попытку создания принципиально новой теории об обществе.

Свою теорию Бодрийяр ассоциирует с «патофизикой» − «наукой воображаемых решений», заявляя, что это единственный путь отражения реальности, в которой сегодня оказалось человечество. Не случайно многие социологи относят работы Бодрийяра к научной социологической фантастике , в которой нарочито утрируются реальные тенденции и при этом исследуется, каким может быть будущее, если люди не вмешаются в нынешний ход жизненных процессов. Причем Бодрийяр дает новую, неординарную трактовку старых понятий, в которые вкладывается новый смысл, например «масса», с помощью афоризмов и даже стихов, анекдотов. Такова форма теории постмодерна, таков её научный инструментарий.

Потребительское общество. Бодрийяр в свое время увлекался работами К. Маркса. Однако в отличие от многих марксистов он сделал упор на исследовании не производства, а потребления, особенностей его проявления в Америке. В работе «Америка» он отмечает, что американское общество представляет собой модель потребительского общества, на которое будут ориентироваться европейские страны. Однако Америка превращается в социальную пустыню, в мир китча, в котором исчезают эстетические и высокие ценности.

У структуралистов Бодрийяр взял идею потребительства товаров через призму кода сигнификации (смысла), осуществляющего контроль, как над предметами, так и индивидами общества. Предметы потребления являются частью знаковой системы. Поэтому можно утверждать, что когда люди потребляют предметы, они потребляют и знаки. То, что мы потребляем, зачастую не является предметами в собственном смысле слова, а лишь знаками . «Потребление…− пишет Бодрийяр, − является систематическим актом манипуляции знаками… чтобы стать предметом потребления, предмет изначально должен стать знаком». На основе этого суждения социологом делается далеко идущий вывод, подтверждающий постулат о «конце социального»: люди перестают различаться по социальному происхождению или положению . Основой их дифференциации становятся потребляемые ими знаки . Более того, через потребление конкретных знаков, мы уподобляемся тем, кто потребляет сходные знаки, и, напротив, становится отличным от тех людей, кто данные знаки не потребляет.

Причем именно код контролирует , какие предметы и услуги люди потребляют. Индивид может захотеть лишь то, что потребляет группа, точнее то, что диктует характерный для данной группы код сигнификации . Они не свободны в потреблении, код сигнификации ограничивает их свободу. Обеспеченные пенсионеры западных стран в зимний период в течение нескольких месяцев отдыхают в теплых экзотических местах (в этот период услуги значительно дешевле), но русских пенсионеров там нет.

До сих пор потребности были связаны с определенными отношениями через предметы потребления. Бодрийяр осуществляет деконструкцию этих отношений в фукоистском духе и приходит к выводу о том, что в обществе постмодерна люди не покупают то, в чем нуждаются, скорее код контролирует и принуждает их делать те или иные покупки. Предметы утрачивают функцию полезности. Потребительская стоимость заменяется символической стоимостью : индивиды начинают потреблять товары, потому что они являются символами престижа, власти, благополучия. Эти символы не столько удовлетворяют конкретные потребности, сколько служат дифференционными знаками, свидетельствующими о принадлежности к конкретной группе ровней. Так, постепенно из потребляемых символов складывается «язык», позволяющий значимо общаться с окружающими: потребляемые товары могут красноречиво «рассказать» практически все об их владельцах, принадлежащих к определенной «потребительской массе» .

Символический обмен. В потребительском обществе нет таких символов , которые бы не были товаром. По мнению Бодрийяра символический обмен становится основополагающей универсалией современного потребительского общества. Здесь он полностью отходит от Маркса, который акцент делал на экономическом обмене . Бодрийяр обосновывает новое трехстадийное видение истории человеческой цивилизации: на архаическом и феодальном этапе обменивается только прибавочный материальный продукт. На второй – капиталистической – обменивались все товары промышленного производства. На третьей, нынешней, утверждается и господствует символический обмен. Символический обмен не предполагает прямой обмен товаров; взаимодействие обменивающихся практически ничем не ограничено; и главное – по сути, он является скорее разрушительным, чем созидательным. Причем разрушается и то, против чего были направлены традиционные социальные движения. Отношениям «капиталист – рабочий» на смену приходят отношения «террорист – заложник». Все мы в цикле символического обмена (взятия и возврата) можем потенциально выступать и террористами, и заложниками. Происходит отмирание социальных правил, регулировавших человеческие отношения, наступают антирационалистические патологии: отмирание и марксового отчуждения и дюркгеймовской аномии, новые отношения – за их пределами. Но, уж таковы они есть. Разрывается связь поколений. Пожилых людей направляют, хотя и в комфортабельные, но сегрегированные дома престарелых.

Главным разрушителем является не революция и социальная сила,
а контроль со стороны кода сигнификации . Сила его эффективности оказалась куда большей, чем сила ранее известных социальных движений. Но сам код также контролируется и, прежде всего средствами массовой информации. Причем современные СМИ практически тотально манипулируют кодом . Это проявляется в том, что символы, имеющие концентрированное выражение в коде, становятся абсолютно индетерминированы, относительны от реалий окружающего мира . В итоге разрушается и отмирает связь между символами и реальностью . Обмен между символами происходит относительно друг друга, но не между символами и реальностью . За символами не стоит ничего конкретного. Так стирается грань между реальностью и вымыслом, между истиной и заблуждением. Реальность и истина, как считает Бодрийяр, просто перестают существовать.

Гиперреальность. Символический обмен приводит к утверждению «гиперреальности». Под гиперреальностью Бодрийяр понимает симуляции чего-либо . Гиперреальность более реальна, чем реальность, более правдива, чем истина, более очаровательна, чем само очарование. В качестве примера гиперреальности Бодрийяр приводит Диснейленд.

Превращение символов в гиперреальность, по Бодрийяру, осуществляется благодаря серии последовательных превращений символов:

1) символ отражает сущностную характеристику реальности;

2) символ маскирует и искажает сущность реальности;

3) символ уже скрывает отсутствие сущности реальности;

4) он перестает соотноситься с реальностью вообще, представляя лишь подобие или видимость чего-либо.

Гиперреальность имеет дело с фрагментами или вообще с видимостью реальности. По Бодрийяру, общественное мнение отражает не реальность, а гиперреальность. Респонденты не выражают собственное мнение. Они воспроизводят то, что ранее уже было создано в виде системы символов средствами массовой информации.

Политика, как считает Бодрийяр, тоже обретает форму гиперреальности. Партии не отстаивают и не борются за что-либо реальное. Тем не менее, они противостоят друг другу, «симулируя оппозицию».

Бюрократическая система контроля, адекватная экономическому обмену, уступает место «мягкому контролю, осуществляемому с помощью симуляций». Все социальные группы в итоге преобразуются в «единую огромную симулируемую массу».

«Революция нашего времени есть революция неопределенности».
Её результатом является то, что индивиды являются индифферентными относительно времени и пространства, политики и труда, культуры и секса (все больше людей склонны к тому, чтобы хирургически или семиотически изменить пол) и т.д.

Симулякры и симуляции современного общества. Под симулякрами Бодрийяр понимает знаки и образы, отрывающиеся по смыслу от конкретных объектов, явлений, событий, к которым они изначально относились, и тем самым выступающие как подделки, уродливые мутанты, фальсифицированные копии, не соответствующие оригиналу. «Копия копии» у Платона, многократное копирование образца в итоге приводит к утрате образа. Симулякры выступают как знаки, приобретающие автономный смысл и вообще не соотнесенные с реальностью. Симулякры широко используются в коммуникативных процессах современного общества. Они воспринимаюся людьми благодаря ассоциациям с конкретными объектами, явлениями, событиями. Иными словами, благодаря замене реального знаками реального происходит утверждение иллюзии, творчества, прекрасного, доброты.

Употребляя словосочетание «постмодернистская социологическая теория», мы должны принимать его крайне условно, во-первых, потому что позиции самих постмодернистов значительно отличаются друг от друга, т. е. существует на самом деле множество теорий, а не одна; и, во-вторых, потому что одной из фундаментальных установок представителей постмодернизма является отказ от «метаповествований», под которыми они подразумевают универсальные и всеохватывающие концепции.

И все же, несмотря на то, что между постмодернистскими мыслителями имеются значительные различия, можно выделить три основных позиции. Согласно первой из них, произошел фундаментальный разрыв, в результате которого современное общество было заменено постсовременным. Сторонниками этой точки зрения являются Ж. П. Лиотар, Ж. Бодрияр, Ж. Делез, Ф. Гваттари. Согласно второй позиции, такое изменение хотя и имело место, постмодернизм вырастает из модернизма и неразрывен с ним. Приверженцами этой ориентации являются такие исследователи, как Ф. Джеймсон, Э. Лаклау, Ш. Муффе. И, наконец, существует позиция, согласно которой следует рассматривать модернизм и постмодернизм не как отдельные эпохи, а как участников длительных и непрерывных дискуссий, в коих постмодернизм постоянно указывает на ограниченность модернизма. Ее разделяют Б. Смарт, Д. и М. Вайнштейны и др.

Невзирая на то, что слово «постмодерн» звучит на устах многих ученых и философов, значение его до сих пор является довольно расплывчатым и четко не установленным. Поэтому для большей ясности, по мнению Дж. Ритцера, полезно проводить различие между терминами «постсовременность», «постмодернизм» и «постмодернистская социальная теория».

Термин «постсовременность», по его мнению, относится к исторической эпохе, которую обычно считают следующей за эрой современности; «постмодернизм» - к произведениям культуры, значительно разнящимся с модернистскими продуктами культуры, а «постмодернистская теория» - к способу мышления, отличающемуся от модернистской социальной теории. Таким образом, постмодерн включает в себя новую историческую эпоху, новые произведения культуры и новый тип теоретизирования о социальном мире. Мы рассмотрим лишь третий аспект постмодерна - постмодернистскую социальную теорию в ее отличии от модернистской.

И здесь сразу же бросается в глаза одна особенность. Если модернистская социальная теория стремилась к универсальному и рациональному обоснованию своего анализа и критики общества, то постмодернисты отвергают эти стремления и склоняются к релятивизму, иррационализму и нигилизму. Так, вслед за Ницше и Фуко, они ставят данные основания под сомнение, считая, что при подобном подходе определенные группы оказываются в привилегированном положении, в то время как значение других принижается, ибо одни наделяются властью, а другие представляются безвластными.

Кроме того, постмодернисты отказываются от создания «больших повествований», или метанарративов . Например, французский философ Жан Франсуа Лиотар (1924 - 1998) противопоставляет «большому синтезу» (или «метадискурсу»), который он связывает с именами таких теоретиков, как Маркс и Парсонс, «уменьшенные, локализированные повествования». «До предела упрощая, - пишет он, - я определяю постмодерн как недоверие к метаповествованиям». Далее Лиотар призывает: «Давайте вести войну с тотальностью… давайте активизируем различия». И, следуя этому призыву, постмодернистская социальная теория становится торжеством различных теоретических подходов.

В то время как Лиотар отвергает большие повествования в целом, Жак Бодрияр (1929 - 2007) делает это применительно к социальных наукам. По его мнению, «… великого организующего, большого повествования Социального, нашедшего поддержку и оправдание в идеях о разумном соглашении, гражданском обществе, прогрессе, власти, - того, что могло бы свидетельствовать о том, что когда-то существовало, более не существует. Эпоха социальной перспективы, точно совпадающая с недостаточно определенным периодом, известным как модерн…, прошла».

Ввиду того, что Бодрияр является одним из наиболее радикальных представителей постмодернизма и, кроме того, получил социологическое образование в отличие от многих других приверженцев этого направления, занимающихся социальными проблемами, мы остановимся на его творчестве более подробно.

В ранних работах, относящихся к 60-м - началу 70-х гг., для него характерна модернистская и, более того, марксистская ориентация. Поэтому неслучайно в этот период французский философ в марксистском духе разрабатывал критику общества потребления. Хотя уже здесь чувствуется отпечаток, который наложили на его творчество лингвистика и семиотика, в результате чего его ранние труды рассматриваются некоторыми исследователями как «семиотическое дополнение к теории политической экономии Маркса».

Затем Бодрияр подверг марксистский подход критике. Так, в книге «Зеркало производства» (1973) он утверждал, что марксова теория является «зеркальным отражением» консервативной политической экономии, а поэтому заражена «вирусом буржуазной мысли», и это проявляется в использовании ею таких понятий, как «труд», «стоимость» и т. д. В замен нее, по мнению французского философа, требуется новая, более радикальная ориентация. И в связи с этим он выдвигает теорию символического обмена в качестве альтернативы - и полного отрицания - обмену экономическому. Специфика символического обмена состоит в том, что он включает в себя непрерывный цикл «приобретения и возмещения, отдачи и получения» - «цикл даров и встречных даров». Поэтому символический обмен находится якобы вне логики капитализма и даже противостоит ей.

Опираясь на это понятие, Бодрияр разрабатывает политическую программу, нацеленную на создание общества, характеризующегося таким обменом. При этом он выражает свое критическое отношение к пролетариату и возлагает все надежды на новых левых.

Однако вскоре французский философ отказывается от всех своих политических амбиций и обращает внимание на анализ современного общества, в котором, по его мнению, господствует уже не производство, а «средства массовой информации, кибернетические модели и системы управления, компьютеры, обработка информации, индустрия развлечений и знаний и т. д.». Таким образом, можно сказать, что мы перешли от общества, где доминировал способ производства, к обществу, контролируемому кодом производства. И целью данного общества является уже не эксплуатация и получение прибыли, а достижение господства с помощью знаков и производящих их систем. Более того, хотя когда-то знаки обозначали нечто реально существующее, теперь они не представляют собой практически ничего, кроме самих себя и других знаков, т. е. стали самореферентными. Поэтому мы больше не можем говорить о том, что реально, а что нет, ибо различие между знаками и действительностью сократилось .

Стало быть, в наиболее общем плане, мир постмодерна - это мир, для которого характерно такое сжатие в противовес расширению (производственных систем, товаров, технологий и т. д.), которое было свойственно обществу эпохи модерна. Одним словом, аналогично тому, как модернистский мир претерпел процесс дифференциации, можно считать, что постмодернистский мир подвергается дедифференциации.

При описании мира постмодерна Бодрияр отмечает, что он характеризуется подражательством (мы живем в «век притворства»). Процесс подражания приводит к созданию симулякров («идентичных копий, для которых никогда не существовало оригинала»), ибо когда стирается различие между знаками и реальностью, все труднее становится отличить реальное от того, что его копирует.

Французский постмодернист говорит, например, о «растворении телевидения в жизни и растворении жизни в телевидении», в результате чего мы оказываемся в плену этих симуляций, которые «образуют спиралевидную систему, не имеющую начала и конца». Так средства массовой информации перестают быть «зеркалом» действительности и сами становятся этой действительностью и даже чем-то большим, чем последняя. Как следствие, реальное ставится в подчиненное положение и, в конечном счете, вообще исчезает. Становится невозможным отличить реальность от спектакля, ибо реальные события все больше принимают характер сверхреальных. Одним словом, мир в целом оказывается некой сверхреальностью.

Рассматривая описанные аспекты, Бодрияр концентрирует свое внимание на культуре, в которой, как он считает, происходит массовая «катастрофическая» революция, включающая в себя все более возрастающую пассивность масс, а не их возрастающую мятежность, о которой говорили марксисты. Таким образом, масса представляется «черной дырой», которая поглощает всю информацию, сообщения и т. д., делая их тем самым бессмысленными. Иначе говоря, массы угрюмо бредут своим путем, игнорируя попытки манипулировать ими. Поэтому слова «безразличие», «апатия», «инертность» сполна характеризуют массы, пронизанные символами средств массовой информации, симулякрами и сверхреальностью.

Итак, развитие инертности, превращение социального в массы, а масс - в «черную дыру» нигилизма и бессмысленности - таково видение современного общества, представленного в оптике постмодернизма.

Но каким бы удручающим ни казался этот вывод, в работе «Символический обмен и смерть» (1976) Бодрияр предстает еще более скандальным и экстравагантным, ибо он рассматривает современное общество как культуру смерти, где последняя является «образцом всякого социального исключения и дискриминации». Однако акцент на смерти не отражает ее бинарную оппозицию жизни. Напротив, общества, для которых характерен символический обмен, уничтожают бинарные оппозиции между жизнью и смертью (и с помощью этого также исключение и дискриминацию, которые сопутствуют культуре смерти). Именно страх смерти и исключения заставляет людей еще глубже погружаться в культуру потребления, чтобы забыться.

Со временем понимание символического обмена как предпочтительной альтернативы стало казаться французскому постмодернисту слишком примитивным, и в качестве последней он стал рассматривать соблазн , потому что это, по его мнению, больше соответствовало духу постмодернизма. Сам соблазн «подразумевает очарование чистых простых игр, поверхностных обрядов». Бодрияр превозносит соблазн с его поверхностностью, бессмысленностью, игривостью, абсурдностью и иррациональностью именно за то, что он превосходит мир, в котором господствует (не сам ли он утверждал ранее, что оно уже не господствует?) производство.

В конечном счете, французский постмодернист предлагает теорию неизбежного , где нет надежды на революцию, как у Маркса, нет даже возможности реформирования общества, на что рассчитывали мыслители либерального толка. В противоположность этому человечество обречено на жизнь среди копий, сверхреальности и сужения всего существующего в непостижимую «черную дыру». Эта перспектива в наиболее полной мере выражена в поздней работе Бодрияра, названной «Америка», в которой он видит «законченную форму будущей катастрофы».

Постмодернистские теории, в том числе и социальные, вызывают ожесточенные споры. Некоторые их превозносят, другие говорят об «умопомешательстве постмодернизма», ибо последний открывает «огромные безнадежные небеса абсурда».

Прежде всего постмодернистские теории критикуют за неспособность соответствовать научным стандартам эпохи модерна, которые постмодернисты преднамеренно игнорируют. Они любят «играть» с большим диапазоном идей и делать далеко идущие обобщения, зачастую без необходимых для этого оснований. Кроме того, значение применяемых ими понятий весьма специфично, что существенно затрудняет адекватное понимание их работ. Постмодернистским социальным теориям нет равных в критике современного общества, но они совершенно не озабочены тем, каким это общество должно быть. И, наконец, следует отметить глубокий и безысходный пессимизм социальных прогнозов, предложенных представителями постмодернизма.

Но независимо от особенностей постмодернистских социальных теорий, в них можно найти ряд проницательных и нетривиальных идей, способных оказывать влияние на развитие социально-философской мысли еще на протяжении долгого времени.

Литература

Бауман З. Философские связи и влечения постмодернистской социологии // Вопросы социологии. Т. 1. 1992. № 2. С. 5-22.

Бауман З. Социальная теория постмодерна // Человек и общество. Хрестоматия / под. ред. С. А. Макеева. Киев, 1999. С. 250-259.

Бачинин В. А., Сандулов Ю. А. История западной социологии. СПб., 2002. С. 282-285; 303-309; 325-326.

Бодрияр Ж. Система вещей. М., 1995.

Бодрияр Ж. Симулякры и симуляция // Философия эпохи постмодерна. Мн., 1996. С. 48-73.

Бодрияр Ж. Символический обмен и смерть. М., 2000.

Бодрияр Ж. Соблазн. М., 2000.

Валлерстайн И. Конец знакомого мира: Социология XXI века. М., 2003.

Ваттимо Дж. Прозрачное общество. М., 2003.

Вельш В. «Постмодерн»: Генеалогия и значение одного спорного понятия // Путь, 1992. № 1. С. 109-136.

Волков Ю. Г., Нечипуренко В. Н., Самыгин С. И. Социология: история и современность. М. - Ростов-на-Дону, 1999. С. 644-646.

Гидденс Э. Постмодерн // Философия истории: Антология. М., 1995. С. 340-347.

Громов И. А., Мацкевич А. Ю., Семенов В. А. Западная теоретическая социология. СПб., 1996. С. 235-238.

Делез Ж., Гваттари Ф. Капитализм и шизофрения: Анти-Эдип. М., 1990.

Делез Ж. Логика смысла. М., 1995.

Делез Ж. Различие и повторение. СПб., 1998.

Делез Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? СПб., 1998.

Деррида Ж. Эссе об имени. СПб., 1998.

Зборовский Г. Е. История социологии. М., 2004. С. 515-518.

Ильин И. П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. М., 1996.

История социологии в Западной Европе и США / Отв. ред. Г. В. Осипов. М., 2001. С. 520-521.

История теоретической социологии: В 4-х т. / Отв. ред. и сост. Ю. Н. Давыдов. М., 2002. В 4-х т. Т. 4. С. 689-718.

Кравченко С. А. Модерн и постмодерн: «старое» и новое видение // Социологические исследования. 2007. № 9. С. 24-34.

Култыгин В. П. Современные зарубежные социологические концепции. М., 2000. С. 70-82.

Кутырев В. А. Разум против человека. Философия выживания в эпоху постмодернизма. М., 1999.

Лиотар Ж. Ф. Состояние постмодерна. СПб., 1998.

Монсон П. Современная западная социология. Теории, традиции, перспективы. СПб., 1992.

Ритцер Дж. Современные социологические теории. М. - СПб., 2002. С. 521-560.

Рорти Р. Случайность, ирония и солидарность. М., 1989.

Силичев Д. А. Постмодернизм: экономика, политика, культура. М., 1998.

Французская семиотика. От структурализма к постструктурализму. М., 2000.

Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. СПб., 1994.

Фуко М. Археология знания. Киев, 1996.

Фуко М. Воля к истине. По ту сторону знания, власти и сексуальности. М., 1996.

Фуко М. Забота о себе. Киев - М., 1998.

Фуко М. История безумия в классическую эпоху. СПб., 1998.

Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М., 1999.

Хабермас Ю. Модерн - незавершенный проект // Вопросы философии. 1992. № 4. С. 40-52.

Постмодернистская теория
Постмодернизм исходит из следующего наблюдения: мы – то есть те, кто живет на рубеже веков – вступили в «постсовременность». Этот постсовременный мир характеризуется четырьмя аспектами: это этап агрессивной экспансии глобального капитализма; ослабевание централизованной государственной власти (с распадением бывших империй, раздроблением коммунистического блока и ростом этнических проблем в государственно-национальных образованьях); моделирование жизни посредством становящейся более мощной и всеохватной технологии, диктующей правила производства и способствующей утверждению консюмеризма; развитие освободительных социальных движений, опирающихся не на класс, а на другие формы идентичности: национальные интересы, расу, гендер и другие. Освободительные движения – важнейший фактор отрицания модернизма. Как разъясняет феминистский философ С.Бордо: «За развенчание притязаний и иллюзий, свойственных идеалам эпистемологической объективности, обоснованности и нейтральности суждения, в конечном счете, ответственен не какой-то профессионал-интеллектуал. Сначала произошло развенчание… в политической практике. Его агентами были освободительные движения 1960-х и 1970-х годов, возникшие не только для того, чтобы заявить о легитимности маргинальной культуры, не услышанных голосов, запрещенных высказываний, но также, чтобы разоблачить ракурс и пристрастность официальных сообщений… Ключевыми теперь стали исторические, социальные вопросы: Чья, правда? Чья природа? Чье соображение? Чья история? Чья традиция?».
Постмодернисты отрицают основной принцип модернисткой гносеологии, согласно которому люди, благодаря чистому разуму, способны достичь совершенного и объективного знания о мире, являющегося отражением действительности, «зеркалом природы». Они утверждают, что этот принцип дает целый ряд гносеологических ошибок, к которым относятся, в частности: понятие «взгляд творца», что помещает наблюдателя вне наблюдаемого мира; большое повествование, холистически объясняющее этот мир; «фундаментализм», полагающий определенные правила анализа неизменно адекватными; «универсализм», утверждающий наличие познаваемых принципов, которыми определяется мир; «эссенциализм», устанавливающий, что люди обладают некой сущностью и неизменными свойствами; «репрезентация», или допущение, что определенное утверждение о мире в точности его отражает. Постмодернизм ставит под вопрос существование как «разума» в качестве универсального, неотъемлемого свойства человеческого ума, так и мыслящего субъекта в качестве непротиворечивой унифицированной формы сознания. Постмодернисты описывают процесс формирования знаний как одно из многочисленных представлений опыта, свойственного различным группам, имеющим разный дискурс, в которых появление любого монопольного притязания на знание вызвано эффективным использованием власти. Постмодернисты предлагают такие гносеологические альтернативы, как децентрация, или помещение в центр дискурса и знаний воззрения привилегированных групп; деконструкция, показывающая историческую обусловленность и противоречивость концепций, представляющихся точным изображением мира; различие, или рассмотрение конструкта знания не только в связи с тем, о чем он сообщает, но и тем, что он вычеркивает или отодвигает на задний план, особенно с помощью модернистской двойной логики «или-или».
По мнению некоторых западных исследователей провозвестником постмодернистского мышления был Ф. Ницше: «Каждую из великих эпохальных перемен в истории западного мышления предваряло нечто вроде архетипического жертвоприношения. Как будто для того, чтобы освятить рождение нового типа культуры, его главному пророку и провозвестнику выпадал на долю венец мученика и страстотерпца, что по-лучало вслед за тем символическое звучание: вспомним осуждение и казнь Сократа на заре классического греческого мышления, осуждение и распятие Иисуса Христа на заре христианства, осуждение и проклятие Галилея на заре современной науки. По всем признакам главным пророком постмодернистского мышления был Фридрих Ницше с его радикальным критическим сознанием, с его мощным и язвительным чутьем, позволившим ему предвосхитить возникновение нигилизма в западной культуре. И можно уловить любопытную – быть может, типично постмодернистскую – аналогию архетипического жертвоприношения и мученичества с необычным судом Ницше над самим собою и собственным внутренним заточением: страшная умственная пытка, крайняя психологическая изоляция и в конце концов без¬умие – все это было дано испытать на заре постмодерна Ницше, подписы¬вавшему свои последние письма «Распятый» и скончавшемуся в преддверии XX столетия».
В конце 80-х – начале 90-х годов наметились признаки изменения духовного климата, политической ориентации и соответственно теоретической парадигмы. В результате более глубинного действия идей Жака Дерриды, Мишеля Фуко, Жиля Делёза, Жан-Франсуа Лиотара и Жана Бодрийяра пришло более сложное понимание функционирования знаковых систем, особое внимание стал привлекать сам факт институализации любой заранее детерминированной позиции, в том числе и «великого отказа» от «классической культурной традиции», уже в течение века обвиняемой художниками авангарда в буржуазности своего духа. Тем не менее, то, что можно было бы назвать большей трезвостью взгляда, не привело еще к четкой теоретической перспективе, даже если ограничиться только сферой театроведческих исследований. Складывающаяся теория театрального постмодернизма не успела еще обрести ясные очертания, в частности, и по той причине, что, как и всякая теория постмодернизма, страдает его исконным пороком: она скорее предназначена для критики других теорий, нежели для утверждения постулатов своей собственной. Постмодернизм всегда сильнее в негативе своего критического пафоса, чем в позитиве отстаивания своих ценностей. Другой особенностью теории театрального постмодернизма, как уже отмечалось выше, является то, что, будучи авангардистской по своей направленности, она опирается преимущественно на практику экспериментального театра, что, естественно, сужает сферу ее применимости.
Сегодня социология сталкивается с ситуацией, в которой недавно, уже находились некоторые направления, главным образом, в сфере гуманитарных наук: «Момент постмодерна наступил, и сбитые с толку интеллектуалы, художники и культурные деятели задавались вопросом, стоит ли им примкнуть к движению и присоединиться к карнавалу или же лучше сидеть на обочине до тех пор, пока новое веяние не исчезнет в вихре культурной моды». Слово «Постмодерн», по мнению Ж.-Ф. Лиотара, появилось на свет на американском континенте из-под пера социологов и критиков. Оно обозначает состояние культуры после трансформаций, которым подверглись правила игры в науке, литературе и искусстве в конце XIX века. Несмотря на то, что многие социологи и некоторые социологические теоретики до сих пор считают постмодернистскую социальную теорию преходящим увлечением (и для некоторых она продолжает скорее выглядеть как карнавал, нежели серьезная научная попытка), факт заключается в том, что социологические теоретики более не могут игнорировать постмодернистскую социальную теорию. В современной социальной теории она стала «самым модным развлечением городка». В сущности, эта забава была столь модной, что, по крайней мере, один теоретик настаивал на том, что следует перестать использовать этот термин, потому что «чрезмерное употребление износило его до крайности». То есть этим термином злоупотребляли как его сторонники, так и противники и сами по себе и в ходе горячих дискуссий. С учетом значения постмодернистской социальной теории и порожденных ею жарких споров наша цель в данном разделе будет состоять в кратком введении в постмодернистскую мысль. Это, однако, не простая задача. Во-первых, между постмодернистскими мыслителями, которые сами по себе чрезвычайно своеобразны, имеются значительные различия, поэтому трудно делать какие-либо обобщения, которым соответствовало бы большинство теорий. Смарт, например, выделял три постмодернистские позиции. Согласно первой, крайней, постмодернистской позиции, произошел фундаментальный прорыв, и современное общество было заменено обществом постсовременным. Среди сторонников этой точки зрения Ж. Бодрийяр, Ж. Делёз и Ф. Гваттари. Согласно второй позиции, хотя такое изменение и имело место, постмодернизм вырастает из модернизма и неразрывен с ним. Приверженцами этой ориентации являются такие марксистские мыслители, как Ф. Джеймсон, Э. Лаклау и Ш. Муффе, а также такие представительницы постмодернистского феминизма, как Н. Фрезер и Л. Николсон. Существует, наконец, позиция, которая разделяется самим Смартом и согласно которой можно рассматривать модернизм и постмодернизм не как отдельные эпохи, а как участников длительных и непрерывных отношений, причем постмодернизм постоянно указывает на ограниченность модернизма. Хотя типология Смарта может быть полезной, постмодернисты, вероятно, ее бы отклонили как сильно упрощающую все разнообразие их идей и в ходе этого искажающую сами эти идеи.
Общепринятым в российской гуманитарной сфере стало следующее понимание феномена «постмодерна»: «Под постмодернизмом в общегуманитарной лексике понимается совокупность культурных тенденций и практик, характерных для западного общества и его самосознания периода двух-трех завершающих XX в. десятилетий. По-видимому, вернее всего понимать термин «постмодернизм» как обозначение нынешнего «состояния» общества, или того текущего момента, который открыт для разнообразных интерпретаций, демонстрируя при этом некоторые повторяющиеся черты. Попытка осмыслить себя в современности и тем самым обрести хотя бы минимальную дистанцию в отношении происходящего и выражается нестрогим термином «постмодернизм». Указанное состояние касается самих оснований субъективности и связанной с ней идентичности – личной, групповой, общественной. Современные философы, которых обычно именуют постмодернистами, говорят о децентрированной субъективности, субъективности, переставшей быть опорой и исходной точкой познания, более того – понимаемой как исторически обусловленная форма. Такой взгляд в области социальной реальности коррелирует с плюрализацией социальных ролей, с новыми – множественными – способами включения в индивидуальные и коллективные взаимоотношения. На разных уровнях постмодернизм осознается как исчерпанность системы (либеральных) ценностей и даже целой традиции, вдохновленной идеей прогресса. Ситуация конца историй (Ф. Фукуяма), постиндустриального общества, отмеченного тотальным производством знаков, чем и объясняется его симулятивный, «гиперреальный» характер (Ж. Бодрийяр), утрата привычных оппозиционных членений, – все это симптомы изменившегося состояния и в то же время формы его первичной концептуализации, как раз в своем единстве и образующие то, что принято именовать постмодернизмом. Понятно, что к числу таковых относятся и современные этические размышления».
Хотя ни один термин не имеет сегодня большего резонанса среди ученых во множестве научных дисциплин, чем «постмодерн», относительно того, каково же точное значение этого термина, присутствует неопределенность и ведется полемика. Необходимо провести семантическое различие между терминами «постсовременность», «постмодернизм» и «постмодернистская социальная теория». Термин «постсовременность» относится к исторической эпохе, которую считают последующей за эрой современности; «постмодернизм» – к продуктам культуры, отличных от таковых в рамках модерна, а «постмодернистская социальная теория» – к методологии мышления, отличающейся от соответствующей социальной теории в модерне. В результате постмодерн в своем содержательном плане включает в себя новую историческую эпоху, новые произведения культуры и новый тип рефлексии о социальном мире. Каждый из этих аспектов предполагает, что в последние годы произошло нечто инновационное, что уже нельзя описать термином «модерн».
Что касается первого из этих понятий, широко распространено мнение, согласно которому современная эпоха заканчивается или уже завершилась, и мы вступили в новую историческую эпоху «постсовременности». Лемер утверждает, что ее начало символически можно усмотреть в «крушении модернистской архитектуры, случившемся в 3:32 пополудни, 15 июля 1972 года – в момент разрушения жилого микрорайона «Прютт-Айгоу» в городе Сент-Луис.... Этот массивный жилой комплекс в Сент-Луисе олицетворял собой самонадеянную убежденность модернистской архитектуры в том, что постройкой крупнейшего и самого лучшего жилого комплекса проектировщики и архитекторы сумеют искоренить бедное бедность и человеческие невзгоды. Осознавать эту символичность и разрушить олицетво¬рение этой идеи означало признать провал модернистской архитектуры и, косвенно, самой современности». Разрушение «Прютт-Айгоу» отражает различие во взглядах модернистов и постмодернистов на возможность найти рациональные решения проблем общества. Возьмем другой пример: война с бедностью, которую вел в 1960-х годах американский президент Линдон Джонсон, была типичным проявлением модернистской убежденности в возможности обнаружения и реального осуществления рациональных решений социальных проблем. Можно сказать, что в 1980-х гг. администрация Рейгана и ее общее нежелание разрабатывать массовые программы по преодолению таких явлений были характерными проявлениями общества постмодерна и убежденности в том, что не существует единого рационального решения различных проблем. Таким образом, можно сделать вывод такой, что в период между правлением президентских администраций Кеннеди, Джонсона и Рейгана Соединенные Штаты перешли от современного к постсовременному обществу. Второе понятие, «постмодернизм», связано с культурной сферой, в рамках которой утверждается, что наблюдается тенденция к вытеснению модернистских произведений продуктами постмодерна. Так, в сфере изобразительного искусства Ф. Джеймисон сопоставляет постмодернистские, почти фотографические и безэмоциональные изображения Мэрилин Монро Энди Уорхолом с модернистским и крайне впечатляющим «Криком» Эдварда Мунка. В сфере телевидения показ «Твин Пикс» обычно считают удачным примером постмодернизма, а в сфере кинематографа – «Бегущий по лезвию».
Третий аспект постмодерна – это возникновение постмодернистской социальной теории и ее отличия от теории модернистской. Модернистская социальная теория стремилась к универсальному, внеисторическому, рациональному обоснованию своего анализа и критики общества. Для Маркса таким фундаментом было существование вида, тогда как для Хабермаса эту роль играл коммуникативный разум. Постмодернистское мышление отвергает эти поиски основания и склоняется к релятивизму, иррационализму и нигилизму. Постмодернисты поставили такие обоснования под сомнение, считая, что при этом определенные группы ставятся в привилегированное положение, а значение других принижается; одни группы наделяются властью, а другие представляются безвластными.
Подобным же образом, постмодернисты отрицают представление о «больших повествованиях» или метанарративах. Именно в отрицании этих идей заметную роль играет один из важнейших постмодернистов – Жан-Франсуа Лиотар. Лиотар начинает с определения модернистского знания как определенного вида единого большого синтеза, который мы связываем с творчеством таких теоретиков, как Маркс и Парсонс. Среди больших повествований, которые Лиотар связывает с модернистской наукой, присутствуют «диалектика Духа, герменевтика значения, освобождения рационального или трудящегося субъекта или создание благосостояния». Раз современное знание, с точки зрения Лиотара, отождествляется с метаповествованиями, то постсовременное знание предполагает отрицание боль¬ших нарративов. Лиотар пишет: «До предела упрощая, я определяю постмодерн как недоверие к метаповествованиям». Конкретнее он утверждает: «Давайте вести войну с тотальностью... давайте активируем различия». Фактически, постмодернистская социальная теория становится торжеством различных теоретических подходов: «Постмодернистское знание не является просто орудием авторитетов; оно совершенствует нашу восприимчивость к различиям и усиливает нашу способность допускать несоразмерное». С этой точки зрения, социология в своем поиске различных синтезов более конкретного характера перешла от периода модерна к эпохе постмодерна. Метаповествованиям, или большим нарративам, модерна Лиотар предпочитает уменьшенные, локализованные повествования. Тогда как Лиотар отвергает большие повествования в целом, Бодрийяр отрицает идею большого повествования в социологии. Бодрийяр одновременно отвергает само понятие «социального» и приходит через факт элиминации к отрицанию социологического метаповествования, связанного с модерном. Великого организующего принципа, большого повествования Социального, находившего свое оправдание в идеях о гражданском обществе, прогрессе, власти более не существует. Итак, постмодернистская социальная теория выступает за неприятие метаповествований в целом и больших повествований в социологии, в частности.
Постмодернистская социальная теория в значительной степени была созданием людей, не являвшихся социологами (Лиотара, Деррида, Джеймсона). В последние годы постмодернистский подход стал использоваться рядом социологов. Интересна, например, новая трактовка братьев Вайнштейнов творчества Зиммеля. Вайнштейны признают характеристику Зиммеля как либерального модерниста, создавшего большое повествование об исторической тенденции к господству объективной культу¬ры – «трагедии культуры». Не менее веские аргументы можно привести в пользу отнесения Зиммеля к теоретикам постмодерна. Они признают обоснованность обеих альтернатив, но полагают, что постмодернистское толкование более полезно. Таким образом, они выражают вполне постмодернистскую позицию: «Не существует никакого конкретного Зиммеля, есть лишь разные Зиммели, прочитываемые сквозь призму разнообразных подходов современного дискурса». Какие же доводы приводят Вайнштейны в защиту постмодернистского характера творчества Зиммеля? Зиммель был противником тотализации. Зиммель был эссеистом и рассказчиком и в основном рассматривал диапазон конкретных проблем, нежели всю целостность социального мира. Помимо этого, Зиммеля характеризуют как «фланёра», т. е. праздношатающегося. Конкретнее, Зиммель описывается ими как социолог, который праздно проводил время, анализируя разнообразные социальные явления. Все они интересовали его благодаря своим эстетическим качествами существовали для того, чтобы «щекотать, удивлять, радовать или доставлять ему удовольствие». Такой подход увел Зиммеля от тотального видения мира и привел к рассмотрению им ряда отдельных элементов этого мира. Зиммель также описывается словом «бриколёр». Бриколёр – это такой интеллектуальный «мастер на все руки», который использует все, чему случается попасть в его распоряжение. В распоряжении Зиммеля были многообразные фрагменты социального мира или, «черепки объективной культур». Будучи бриколёром, Зиммель по кусочкам соединяет любые идеи, которые может найти, чтобы пролить свет на социальный мир. В заключении Сэйдман показывает, что большая часть социологической теории начала и середины 20 века модернистская, но, как показывает случай Зиммеля, даже во вполне модернистской традиции присутствуют признаки постмодерна. Признаки постмодернистской социальной теории можно также обнаружить у критиков теории модерна в рамках социологической теории. Как отмечают некоторые ученые, ключевая пози-ция представлена Ч. Райтом Миллзом. Во-первых, Миллз на самом деле использовал термин «постмодерн» для описания следующей за Просвеще-нием эпохи, в которую мы вступали. Во-вторых, он был суровым критиком модернистской «большой теории» социологии, особенно в том виде, в каком это осуществлялось Т. Парсонсом. В-третьих, Миллз одобрял социальную и нравственную вовлеченность социологии. Говоря его языком, он стремился к социологии, связывавшей широие общественные проблемы с конкретными личными. Несмотря на то, что в творчестве Зиммеля и Миллза (и многих других) присутствуют признаки постмодернистской социальной теории, саму эту теорию мы обнаруживаем не здесь.
Обсуждение постмодернистской социальной теории обычно вызывает горячие дискуссии. Рассмотрим аспекты критики постмодернистской социальной теории. Постмодернизм критикуют за неспособность соответствовать научным стандартам модерна. С точки зрения модернистов верифицировать утверждения постмодернистов невозможно. Практически всё, что говорят постмодернисты, расценивается модернистами как нефальсифицируемое, то есть их идеи нельзя опровергнуть эмпирически. Это позиция школы «критического рационализма» (попытки конструктивного теоретического преодоления логического позитивизма), неофициальным лидером которой был К. Р. Поппер. Он предложил осуществление принципиального поворота; отталкиваться не от стратегии подтверждения (верификации), а основываться на поиске опровергающих материалов. Фальсификация трактовалась как путь минимизации количества заблуждений и ошибок и обретения истины. Эта критика предполагает наличие научной модели, существование реальности, поиск истины. Таковые допущения, естественно, были бы отклонены постмодернистами. Поскольку постмодернистское знание нельзя считать совокупностью научных идей, постмодернистскую социальную теорию лучше рассматривать в качестве идеологии. Если смотреть на нее с этой точки зрения, проблема будет заключаться не в правильности этих идей, а в доверии к ним. Те, кто верит в определенные идеи, не имеют оснований утверждать, что разделяемые ими идеи чем-то лучше или хуже других. Так как постмодернистов не сдерживают научные нормы, они вольны действовать по собственному желанию; «играть» с большим диапазоном идей. Ими предлагаются широкие обобщения. Выражая свою позицию, постмодернистские теоретики не ограничиваются беспристрастной риторикой модернистского ученого. Избыточный характер значительной доли постмодернистского дискурса затрудняет принятие его основных принципов людьми, стоящими на других позициях. Постмодернистские идеи зачастую носят столь абстрактный характер, что трудно установить их связь с социальным миром. Кроме того, значения понятий имеют тенденцию меняться в рамках работ постмодернистов, а читатель, не подозревающий об исходных значениях, не может ясно осознать какие-либо изменения. Несмотря на свою склонность к критике больших повествований, создававшихся теоретиками модерна, постмодернистские социальные теоретики нередко предлагают собственные разновидности таких повествований. В своем анализе постмодернистские социальные теоретики часто критикуют общество модерна, однако эта критика обладает сомнительной обоснованностью, поскольку обычно не имеет нормативного фундамента, чтобы высказывать такие суждения. Вследствие отрицания значения субъекта и субъективности постмодернисты зачастую не формулируют теорию деятельности. Постмодернистским социологам нет равных в критике общества, но они имеют слабое представление о том, каким общество должно быть. Постмодернистская социальная теория ведет к абсолютному пессимизму.
Центральный вопрос таков: создала ли постмодернистская теория ряд проницательных идей, способных оказывать на социальную теорию влияние в течение длительного времени? Во французской социальной теории, откуда происходят лучшие представители постмодернизма, можно обнаружить оптимальные попытки выйти за рамки данных концепций. Вследствие отрицания роли индивидуального субъекта постмодернистов обвиняют в антигуманизме. Пост-постмодернисты стремятся спасти гуманизм (и субъективность) от постмодернистской критики, которая эту мысль похоронила. Утверждается, что проводятся попытки реабилитации универсальных рациональных норм в морали и политике, и особенно защиты прав человека. Другое направление «пост-постмодернистской социальной теории» включает в себя попытку восстановить значение либерализма вопреки проводимой постмодернистами атаке на либеральные большие повествования. Работы постмодернистов, даже когда облекались в чрезвычайно абстрактную форму, воспринимались французами как нападки на структуру в целом, в особенности на структуру либерального буржуазного общества и его «правительственности». Постмодернистские теоретики не просто подвергали это общество сомнению – их позиция выражала убежденность в невозможности оказаться вне досягаемости властных структур данного общества. Вопросы, которые считались в период расцвета постмодернистской теории неактуальными, – права человека, конституционное правительство, представительство, класс, индивидуализм – вновь привлекли к себе внимание. Нигилизм постмодернизма был заменен целым рядом ориентаций, сочувствующих либерализму. Можно сказать, что это возрождение внимания к либерализму (равно как и к гуманизму) служит признаком возобновления интереса и сочувственного отношения к обществу модерна.

Сегодня социология сталкивается с ситуацией, в которой 10 лет назад уже находились некоторые направления, главным образом, в сфере гуманитарных наук:

Момент постмодерна наступил, и сбитые с толку интеллектуалы, художники и культурные деятели задавались вопросом, стоит ли им примкнуть к движению и присоединиться к карнавалу или же лучше сидеть на обочине до тех пор, пока новое веяние не исчезнет в вихре культурной моды (Kellner, 1989b, p. 1-2)

Несмотря на то что многие социологи и некоторые социологические теоретики до сих пор считают постмодернистскую социальную теорию преходящим

Мишель Фуко: биографический очерн

«Мишель Фуко был, возможно, самым знаменитым интеллектуалом в мире», - произнес Миллер после смерти Фуко от СПИДа в 1984 г. в возрасте 57 лет. (J. Miller, 1993, р. 13). Слава Фуко была результатом захватывающих работ, оказавших влияние на мыслителей в различных сферах, включая социологию. Кроме того, Фуко прожил крайне интересную жизнь, и темы, проходящие через его жизнь, как правило, определяли и его творчество. По сути дела, можно утверждать, что через свое творчество Фуко стремился лучше понять себя и те силы, которые заставляли его вести ту жизнь, которую он вел. Среди последних работ Фуко была трилогия, посвященная сексу, - «История сексуальности» (1976), «Забота о себе» (1984) и «Польза удовольствия» (1984). Эти работы отражают пожизненную одержимость Фуко сексом. Значительная доля жизни Фуко, кажется, определялась этой навязчивой идеей, особенно его гомосексуальность и садомазохизм. Во время поездки в Сан-Франциско в 1975 г. Фуко посетил сильно заинтересовавшее его процветающее городское сообщество геев. Фуко, по-видимому, привлекал обезличенный секс, процветавший в имевших дурную репутацию банях там в тот период. Его интерес и участие в этих занятиях были частью его пожизненного интереса к «непреодолимому, невыразимому, бросающему в дрожь, ошеломляющему, экстатическому» (цит. по: J. Miller, 1993, р. 27). Иначе говоря, в жизни (и в творчестве) Фуко глубоко интересовали «пограничные переживания» (в которых люди [и он в том числе] целенаправленно доводили свои умы и тела до предела прочности), наподобие обезличенных садомазохистских опытов, происходивших в этих банях и вокруг них. Фуко был убежден в том, что именно во время таких пограничных переживаний становятся возможны великие личные и интеллектуальные прорывы.

Таким образом, секс был связан с пограничными переживаниями, при этом одно и другое было связано с взглядом Фуко на смерть: «Я думаю, что удовольствие, которое я счел бы самым настоящим удовольствием, было бы столь глубоким, столь сильным, столь непреодолимым, что я не смог бы его вынести. ...Полное абсолютное удовольствие... для меня оно связано со смертью» (Foucault, цит по J. Miller, 1993, р. 27). Даже осенью 1983 г., когда он уже прекрасно знал о СПИДе и о том, что гомосексуалисты имеют несоразмерно большую вероятность заразиться, он опять окунулся в обезличенный секс бань Сан-

увлечением (и для некоторых она продолжает скорее выглядеть как карнавал, нежели серьезная научная попытка), факт заключается в том, что социологические теоретики более не могут игнорировать постмодернистскую социальную теорию. В современной социальной теории она стала «самым модным развлечением городка» (Kellner, 1989b, p. 2). В сущности, эта забава была столь модной, что, по крайней мере, один теоретик настаивал на том, что следует перестать использовать этот термин, потому что «чрезмерное употребление износило его до крайности» (Lemert, 1994b, p. 142). То есть этим термином злоупотребляли как его сторонники, так и противники и сами по себе и в ходе горячих дискуссий.

С учетом значения постмодернистской социальной теории и порожденных ею жарких споров наша цель в данном разделе будет состоять в кратком введении в постмодернистскую мысль (Antonio, 1998; Ritzer, 1997). Это, однако, не простая задача. Во-первых, между постмодернистскими мыслителями, которые сами по себе чрезвычайно своеобразны, имеются значительные различия, поэтому трудно делать какие-либо обобщения, которым соответствовало бы большинство теории. Смарт (Smart, 1993), например, выделял три постмодернистские позиции. 1

1 Розено (Rosenau, 1992) различает скептических и позитивных постмодернистских мыслителей.

Мишель Фуко: биографический очерк (окончание)

Франциско: «Он воспринял СПИД очень серьезно... Когда он в последний раз отправился в Сан-Франциско, он воспринял болезнь как пограничное переживание» (цит. по: J. Miller, 1993, р. 380).

Фуко также имел пограничный опыт с ЛСД в Забриски-Пойнт в Долине Смерти весной 1975 г. Там Фуко впервые попробовал ЛСД, и наркотики очень сильно повлияли на его рассудок: «Небо взорвалось... и звезды дождем сыпятся на меня. Я знаю, что это не правда, и все же это Правда» (цит. no: J. Miller, 1993, р. 250). Со слезами, струившимися по лицу, Фуко сказал: «Я очень счастлив.... Сегодня вечером я по-новому взглянул на себя. ...Теперья понимаю свою сексуальность. ...Мы должны вернуться домой» (цит. по: J.Miller, 1993, р. 251).

До своего опыта употребления ЛСД Фуко испытывал затруднения при работе над исследованием по истории сексуальности. Он планировал применить в этой работе во многом такой же подход, какой использовал в предыдущих произведениях, посвященных вопросам безумия и др. Однако после своего пограничного опыта употребления ЛСД он полностью переосмыслил свой проект. Среди прочего, он уделил большее внимание личности. Возможно, именно этот новый подход Фуко предчувствовал, когда во время своей поездки говорил о возвращении домой (т. е. к личности).

Фуко довел себя до предела не только в личной жизни, но и в своем творчестве. В самом деле, можно сказать, что экстремальный характер обоих взаимно подпитывал обе сферы его жизни. Что бы ни говорили о творчестве Фуко, оно, несомненно, имело чрезвычайно креативный характер; оно раздвигало и, возможно, даже выходило за границы креативности. Творчество было для него пограничным переживанием, и исследование этого творчества может быть «пограничным переживанием» для читателя.

Поскольку Фуко действовал на пределе, его жизнь и творчество не поддаются простому определению. Эта трудность была бы естественной для Фуко, учитывая, что однажды он написал: «Не спрашивайте, кто я, и не просите меня оставаться неизменным.... Не один человек, как и я, несомненно, пишет для того, чтобы не иметь лица» (Foucault, цит. по: J.Miller, 1993, р. 19).

Согласно первой, крайней, постмодернистской позиции, произошел фундаментальный прорыв, и современное общество было заменено обществом постсовременным. Среди сторонников этой точки зрения Жан Бодрийяр, Жиль Делёз и Феликс Гваттари (Guattari, 1972/1983; Bogard, 1998; «Теория, культура и общество», 1997). Согласно второй позиции, хотя такое изменение и имело место, постмодернизм вырастает из модернизма и неразрывен с ним. Приверженцами этой ориентации являются такие марксистские мыслители, как Фредрик Джеймсон, Эрнесто Лаклау и Шанталь Муффе, а также такие представительницы постмодернистского феминизма, как Нэнси Фрезер и Линда Николсон. Существует, наконец, позиция, которая разделяется самим Смартом и согласно которой можно рассматривать модернизм и постмодернизм не как отдельные эпохи, а как участников длительных и непрерывных отношений, причем постмодернизм постоянно указывает на ограниченность модернизма. Хотя типология Смарта может быть полезной, постмодернисты, вероятно, ее бы отклонили как сильно упрощающую все разнообразие их идей и в ходе этого искажающую сами эти идеи.

Хотя ни один термин не имеет сегодня большего резонанса среди ученых во множестве научных дисциплин, чем «постмодерн», относительно того, каково же точное значение этого термина, присутствует неопределенность и ведется

полемика. Для большей ясности полезно проводить различие между терминами «постсовременность», «постмодернизм» и «постмодернисткая социальная теория». 1 Термин «постсовременность» относится к исторической эпохе, которую обычно считают следующей за эрой современности; «постмодернизм» - к произведениям культуры (в искусстве, кинематографе, архитектуре и т. д.), отличающихся от модернистских продуктов культуры, а «постмодернистская социальная теория» - к способу мышления, отличающемуся от модернистской социальной теории. Таким образом, постмодерн включает в себя новую историческую эпоху, новые произведения культуры и новый тип теоретизирования о социальном мире. Каждый из этих аспектов, несомненно, предполагает, что в последние годы произошло что-то новое и необычное, что уже нельзя описать термином «модерн» и что эти новые обстоятельства встают на место модернистских реалий.

Что касается первого из этих понятий, широко распространено мнение, согласно которому современная эпоха заканчивается или уже завершилась, и мы вступили в новую историческую эпоху постсовременности. Лемер утверждает, что начало постмодернизма, по крайней мере символически, можно усмотреть в

крушении модернистской архитектуры, случившемся в 3:32 пополудни, 15 июля 1972 г. - в момент разрушения жилого микрорайона «Прютт-Айгоу» в городе Сент-Луис... Этот массивный жилой комплекс в Сент-Луисе олицетворял собой самонадеянную убежденность модернистской архитектуры в том, что постройкой крупнейшего и самого лучшего жилого комплекса проектировщики и архитекторы сумеют искоренить бедность и человеческие невзгоды. Осознавать эту символичность и разрушить олицетворение этой идеи означало признать провал модернистской архитектуры и, косвенно, самой современности (Lemert, 1990, р. 233; вслед за Jencks, 1977)

Разрушение «Прютт-Айгоу» отражает различие во взглядах модернистов и постмодернистов на возможность найти рациональные решения проблем общества. Возьмем другой пример: война с бедностью, которую вел в 1960-х гг. Линдон Джонсон, была типичным проявлением модернистской убежденности в возможности обнаружения и реального осуществления рациональных решений социальных проблем. Можно сказать, что в 1980-х гг. администрация Рейгана и ее общее нежелание разрабатывать массовые программы по преодолению таких явлений были характерными проявлениями общества постмодерна и убежденности в том, что не существует единого рационального решения различных проблем. Таким образом, можно сделать вывод о том, что в период между правлением президентских администраций Кеннеди, Джонсона и Рейгана Соединенные Штаты перешли от современного к постсовременному обществу. Фактически, разрушение «Прютт-Айгоу» произошло именно в этих временных рамках.

Второе понятие, «постмодернизм», связано с культурной сферой, в рамках которой утверждается, что наблюдается тенденция к вытеснению модернистских произведений продуктами постмодерна. Так, в сфере изобразительного

1 Здесь я придерживаюсь различия, которое пропели Бест и Келлнер (Best and Kcllner, 1991, р. 5).

искусства Джеймсон (Jameson, 1984), как мы скоро увидим, сопоставляет постмодернистские, почти фотографические и безэмоциональные изображения Мэ-рилин Монро Энди Уорхолом с модернистским и крайне впечатляющим «Криком» Эдварда Мунка. В сфере телевидения показ «Твин Пикса» обычно считают удачным примером постмодернизма, тогда как «Папа знает лучше всех» - хороший пример модернистской телевизионной программы. В сфере кинематографа в качестве постмодернистской работы можно рассматривать «Бегущий по лезвию», тогда как «Десять заповедей», несомненно, можно определить как модернистский фильм.

Третий аспект постмодерна, гораздо более уместный в данном контексте, - это возникновение постмодернистской социальной теории и ее отличия от теории модернистской. Модернистская социальная теория стремилась к универсальному, внеис-торическому, рациональному обоснованию своего анализа и критики общества. Для Маркса таким фундаментом было существование вида, тогда как для Хабермаса эту роль играл коммуникативный разум. Постмодернистское мышление отвергает эти поиски основания и склоняется к релятивизму, иррационализму и нигилизму. Вслед за Ницше и Фуко и некоторыми другими мыслителями постмодернисты поставили такие обоснования под сомнение, считая, что при этом определенные группы ставятся в привилегированное положение, а значение других принижается; одни группы наделяются властью, а другие представляются безвластными.

Подобным же образом, постмодернисты отрицают представление о «больших повествованиях» или метанарративах. Именно в отрицании этих идей заметную роль играет один из важнейших постмодернистов - Жан-Франсуа Лиотар. Лио-тар (Lyotard, 1984, p. xxiii) начинает с определения модернистского (научного) знания как определенного вида единого большого синтеза (или «метадискурса»), который мы связываем с творчеством таких теоретиков, как Маркс и Парсонс. Среди больших повествований, которые Лиотар связывает с модернистской наукой, присутствуют «диалектика Духа, герменевтика значения, освобождения рационального или трудящегося субъекта или создание благосостояния» (Lyotard, 1984, p. xxiii).

Раз современное знание, с точки зрения Лиотара, отождествляется с метапо-вествованиями, то постсовременное знание предполагает отрицание таких больших нарративов». Лиотар пишет: «До предела упрощая, я определяю постмодерн как недоверие к метаповествованиям» (Lyotard, 1984, p. xxiv). Конкретнее он утверждает: «Давайте вести войну с тотальностью... давайте активируем различия» (Lyotard, 1984, р. 82). Фактически, постмодернистская социальная теория становится торжеством различных теоретических подходов: «Постмодернистское знание не является просто орудием авторитетов; оно совершенствует нашу восприимчивость к различиям и усиливает нашу способность допускать несоразмерное» (Lyotard, 1984, p. xxv). С этой точки зрения, социология в своем поиске различных синтезов более конкретного характера перешла от периода модерна к эпохе постмодерна. Как считают Фрезер и Николсон, метаповествованиям или большим нарративам» модерна Лиотар предпочитает «уменьшенные, локализованные повествования» (Lyotard, 1988, р. 89). Варианты новых синтезов, обсуждавши-

еся на протяжении настоящей книги, можно считать примерами таких «уменьшенных», «локализованных» социологических повествований.

Тогда как Лиотар отвергает большие повествования в целом, Бодрийяр отрицает идею большого повествования в социологии. С одной стороны, Бодрийяр отвергает само понятие социального. С другой стороны, отрицание социального приводит к отрицанию социологического метаповествования, связанного с модерном:

великого организующего принципа, большого повествования Социального, нашедшего поддержку и оправдание в идеях о разумном соглашении, гражданском обществе, прогрессе, власти, производстве - того, что могло свидетельствовать о том, что когда-то существовало, но более не существует. Эпоха социальной перспективы, точно совпадающая с недостаточно определенным периодом, известным как модерн... прошла (Bogard, 1990, р. 10)

Таким образом, постмодернистская социальная теория выступает за неприятие метаповествований в целом и больших повествований в социологии, в частности.

Постмодернистская социальная теория в значительной степени была созданием людей, не являвшихся социологами (Лиотара, Деррида, Джеймсона и др.). В последние годы постмодернистский подход стал использоваться рядом социологов, и постмодернистская социальная теория, по крайней мере в некоторой степени, может рассматриваться как часть классической социологической традиции. Возьмем, например, новую трактовку творчества Зиммеля, недавно появившуюся под заглавием «Постмодернистский (постмодернизированный) Зиммель» (Weinstein and Weinstein, 1993; 1998). Вайнштейцы признают вескость доводов в пользу характеристики Зиммеля как либерального модерниста, создавшего большое повествование об исторической тенденции к господству объективной культуры - «трагедии культуры». Однако при этом они утверждают, что не менее веские аргументы можно привести в пользу отнесения Зиммеля к теоретикам постмодерна. Таким образом, они признают обоснованность обеих альтернатив и считают, что обе одинаково верны. Вайнштейны заявляют: «С нашей точки зрения, "модернизм" и "постмодернизм" являются не взаимоисключающие альтернативы, а дискурсивные области, граничащие друг с другом» (1993, р. 21). Они отмечают, что могли бы интерпретировать творчество Зиммеля в модернистском ключе, но полагают, что постмодернистское толкование более полезно. Таким образом, они выражают вполне постмодернистскую позицию: «Не существует никакого конкретного Зиммеля, есть лишь разные Зиммели, прочитываемые сквозь призму разнообразных подходов современного дискурс-формирования» (Weinstein and Weinstein, 1993, p. 55).

Какие же доводы приводят Вайнштейны в защиту постмодернизированного характера творчества Зиммеля? Во -первых, обращается внимание на то, что Зиммель в целом был противником тотализации; действительно, он склонен к детота-лизированию современности. Несмотря на свою теорию «трагедии культуры» и за ее исключением, Зиммель был прежде всего эссеистом и рассказчиком и в основном рассматривал диапазон конкретных проблем, нежели всю целостность социального мира.

Помимо этого, Вайнштейны и другие теоретики характеризуют Зиммеля как «фланёра», т. е. праздношатающегося. Конкретнее, Зиммель описывается ими как социолог, который праздно проводил время, анализируя разнообразные социальные явления. Все они интересовали его благодаря своим эстетическим качествами существовали для того, чтобы «щекотать, удивлять, радовать или доставлять ему удовольствие» (Weinstein and Weinstein, 1993, p. 60). Рассказывается, как Зиммель проводил свою интеллектуальную жизнь, бродя среди многообразных социальных явлений, описывая одно или другое в зависимости от своего настроения. Такой подход увел Зиммеля от тотализированного видения мира и привел к рассмотрению им ряда отдельных, но важных элементов этого мира.

Зиммель также описывается словом «бриколёр». Бриколёр - это такой интеллектуальный «мастер на все руки», который использует все, чему случается попасть в его распоряжение. В распоряжении Зиммеля были многообразные фрагменты социального мира или, как пишут в терминах Зиммеля Вайнштейны (1993, р. 70), «черепки объективной культуры». Будучи бриколёром, Зиммель по кусочкам соединяет любые идеи, которые может найти, чтобы пролить свет на социальный мир.

Нет необходимости слишком детально разбирать интерпретацию Вайнштей-нами постмодернизированного творчества Зиммеля. Уже приведенные примеры разъясняют, что такая трактовка столь же приемлема, сколь и модернизированное видение. Было бы гораздо сложнее сформулировать схожие постмодернистские взгляды других крупнейших классических теоретиков, хотя, несомненно, можно обнаружить такие аспекты их творчества, которые согласуются с постмодернистской социальной теорией. Сэйдман (Seidman, 1991) поясняет, что большая часть социологической теории модернистская, но, как показывает случай Зиммеля, даже во вполне модернистской традиции присутствуют признаки постмодерна.

Признаки постмодернистской социальной теории можно также обнаружить у критиков теории модерна в рамках социологической теории. Как отмечают некоторые ученые (Antonio, 1991; Best and Kellner, 1991; Smart, 1993), ключевая позиция представлена Ч. Райтом Миллзом (Mills, 1959). Во-первых, Миллз на самом деле использовал термин «постмодерн» для описания следующей за Просвещением эпохи, в которую мы вступали: «Мы находимся в конце так называемой эпохи модерна.... За эпохой модерна следует период постмодерна» (Mills, 1959, р. 165-166). Во-вторых, он был суровым критиком модернистской «большой тео-рии» социологии, особенно в том виде, в каком это осуществлялось Толкоттом Парсонсом. В-третьих, Миллз одобрял социальную и нравственную вовлеченность социологии. Говоря его языком, он стремился к социологии, связывавшей широкие общественные проблемы с конкретными личными.

Несмотря на то что в творчестве Зиммеля и Миллза (и многих других) присутствуют признаки постмодернистской социальной теории, саму эту теорию мы обнаруживаем не здесь. Например, Бест и Келлнер утверждают, что Миллз «в весьма значительной степени является модернистом, если принимать во внимание его широкие социологические обобщения, тотализирующие социологические и исторические обзоры и веру в силу социологического воображения в деле понимания социальной реальности и изменения общества» (Best and Kellner, 1991, p. 8).

Принимая во внимание описанные общие положения, перейдем теперь к более конкретному рассмотрению постмодернистской социальной теории. Мы познакомимся с некоторыми воззрениями двух крупнейших представителей постмодернистской социальной теории - Фредрика Джеймсона и Жана Бодрийяра.