Гулаг: правда, о сталинских лагерях. что ждало советских людей. Гулаг. история создания

В советское время о детях ГУЛАГа по понятным причинам говорить и писать было не принято. Школьные учебники и иные книги повествовали всё больше о дедушке Ленине на детских праздниках, о трогательной заботе, с которой отечественные чекисты и лично Феликс Эдмундович привечали беспризорников, о деятельности Макаренко.
Лозунг «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливе детство!» заменили иным - «Всё лучшее - детям!», но ситуация не изменилась.
Сейчас, конечно, всё иначе: и с информацией ситуация, и с отношением государства к детям. Проблемы не замалчиваются, предпринимаются попытки как-то их решать. Президент России признал, что почти пять миллионов бездомных или беспризорных детей - угроза национальной безопасности страны.
Универсальных рецептов разрешения этой проблемы нет. Вряд ли здесь поможет опыт чекистов, которые создали лишь несколько десятков образцовых колоний; в реальности, кстати, всё выглядело там не совсем так, как в фильме «Путёвка в жизнь».
Тем более неприемлем опыт сталинской борьбы с беспризорниками - репрессивными методами. Однако знать о том, что происходило в 1930-е гг. с детьми, оказавшимися на улице или лишившимися родителей (чаще всего по вине государства), конечно же, необходимо. Необходимо говорить о детских судьбах, исковерканных сталинским режимом, и на школьных уроках.

В 1930-е гг. беспризорных детей было около семи миллионов. Тогда проблема беспризорности была решена просто - помог ГУЛАГ.
Эти пять букв стали зловещим символом жизни на грани смерти, символом беззакония, каторжного труда и человеческого бесправия. Жителями страшного архипелага оказались дети.
Сколько их было в различных пенитенциарных и «воспитательных» учреждениях в 1920-1930-е гг., точно неизвестно. Сохранились, правда, статистические данные о некоторых смежных возрастных категориях заключенных. Например, подсчитано, что в 1927 г. 48% всех обитателей тюрем и лагерей составляли молодые люди (от 16 до 24 лет) . В эту группу, как видим, включены и несовершеннолетние.
В Конвенции о правах ребенка, в преамбуле, говорится: «Ребенком является каждое человеческое существо до достижения 18-летнего возраста».
Конвенцию приняли позже. А в сталинском СССР в ходу были иные юридические формулировки. Дети, оказавшиеся под присмотром государства или отправленные этим государством искупать свои вины, по большей части вымышленные, делились на категории:
1) лагерные дети (дети, рожденные в заключении);
2) кулацкие дети (крестьянские дети, которым во время насильственной коллективизации деревни удалось ускользнуть от высылки, но которые были позже пойманы, осуждены и направлены в лагеря);
3) дети врагов народа (те, чьи родители были арестованы по 58-й статье); в 1936-1938 гг. дети старше 12 лет осуждались Особым совещанием по формулировке «член семьи изменника родины» и направлялись в лагеря, как правило, со сроками от 3 до 8 лет; в 1947-1949 гг. детей «врагов народа» наказывали строже: 10-25 лет;
4) испанские дети ; они чаще всего оказывались в детских домах; в ходе чистки 1947-1949 гг. эти дети, уже подросшие, были посланы в лагеря со сроками 10-15 лет - за «антисоветскую агитацию».
К этому списку, составленному Жаком Росси, можно добавить детей блокадного Ленинграда; детей спецпереселенцев; детей, живших рядом с лагерями и ежедневно наблюдавших лагерную жизнь. Все они так или иначе оказались причастными к ГУЛАГу...

Первые лагеря на контролировавшейся большевиками территории появились летом 1918 г.
Декреты СНК от 14 января 1918 г. и от 6 марта 1920 г. отменили «суды и тюремное заключение для несовершеннолетних».
Однако уже в 1926 г. статья 12 УК разрешила судить детей с 12-летнего возраста за кражу, насилие, увечья и убийства.
Указ от 10 декабря 1940 г. предусматривал расстрел детей начиная с 12 лет за «повреждение... железнодорожных или иных путей».
Как правило, предусматривалось отбывание наказания несовершеннолетними в детских колониях, но зачастую дети оказывались и во «взрослых». Подтверждением этому являются два приказа «по норильскому строительству и ИТЛ НКВД» от 21 июля 1936 г. и 4 февраля 1940 г.
Первый приказ - об условиях использовании «з/к малолеток» на общих работах, а второй - об изоляции «з/к малолеток» от взрослых. Таким образом, совместное проживание продолжалось четыре года.
Происходило ли такое только в Норильске? Нет! Подтверждение тому - многочисленные воспоминания. Были и колонии, где мальчиков и девочек содержали вместе.

Эти мальчики и девочки не только воруют, но и убивают (обычно коллективно). Детские исправительно-трудовые колонии, в которых содержатся несовершеннолетние воры, проститутки и убийцы обоих полов, превращаются в ад. Туда попадают и дети младше 12 лет, поскольку часто бывает, что пойманный восьми- или десятилетний воришка скрывает фамилию и адрес родителей, милиция же не настаивает и в протокол записывают - «возраст около 12 лет», что позволяет суду «законно» осудить ребенка и направить в лагеря. Местная власть рада, что на вверенном ей участке будет одним потенциальным уголовником меньше.
Автор встречал в лагерях множество детей в возрасте - на вид - 7-9 лет. Некоторые еще не умели правильно произносить отдельные согласные .

Из курса истории мы знаем, что в годы военного коммунизма и нэпа число беспризорных детей в советской России увеличилось до 7 млн человек. Необходимо было принимать самые решительные меры.
А.И.Солженицын заметил: «Как-то же расчистили (и не воспитанием, а кого и свинцом) тучи беспризорной молодежи, какая в двадцатые годы осаждала городские асфальтовые котлы, а с 1930 года вся исчезла вдруг» . Не трудно догадаться куда.
Многие помнят документальные кадры о строительстве Беломорканала. Максим Горький, восхищавшийся стройкой, сказал, что это прекрасный способ перевоспитания заключенных. И детей, укравших с колхозного поля морковку или несколько колосков, пытались перевоспитывать таким же способом - непосильным трудом и нечеловеческими условиями существования.
В 1940 г. ГУЛАГ объединял 53 лагеря с тысячами лагерных отделений и пунктов, 425 колоний, 50 колоний для несовершеннолетних, 90 «домов младенца» . Но это официальные данные. Истинные цифры нам неизвестны. О ГУЛАГе тогда не писали и не говорили. Да и сейчас часть информации считается закрытой.

Помешала ли перевоспитанию юных жителей Страны Советов война? Увы, не только не помешала, но даже способствовала. Закон есть закон!
И 7 июля 1941 г. - через четыре дня после пресловутой речи Сталина, в дни, когда немецкие танки рвались к Ленинграду, Смоленску и Киеву, - состоялся еще один указ Президиума Верховного совета: судить детей с применением всех мер наказания - даже и в тех случаях, когда они совершат преступления не умышленно, а по неосторожности .
Итак, во время Великой Отечественной войны ГУЛАГ пополнился новыми «малолетками». Как писал Солженицын, «указ о военизации железных дорог погнал через трибуналы толпы баб и подростков, которые больше всего-то и работали в военные годы на железных дорогах, а не пройдя казарменного перед тем обучения, больше всего опаздывали и нарушали» .
Сегодня ни для кого не секрет, кто организовал массовые репрессии. Исполнителей было много, время от времени их меняли, вчерашние палачи становились жертвами, жертвы - палачами. Бессменным оставался лишь главный распорядитель - Сталин.
Тем нелепее звучит знаменитый лозунг, который украшал стены школ, пионерских комнат и т.д.: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!»
В 1950 г., когда в Норильске, который был буквально опутан колючей проволокой, открылась новая школа - № 4. Ее построили, разумеется, заключенные. При входе красовалась надпись:

Заботой сталинской согреты,
Страны Советов детвора,
Примите в дар и в знак привета
Вы школу новую, друзья!

Однако восторженные дети, вошедшие в школу, действительно восприняли ее как подарок от товарища Сталина. Правда, по дороге в школу они видели, как «охранники с автоматами и с собаками водили на работу и с работы людей, и колонна своей длинной серой массой заполняла всю улицу от начала и до конца» . Это было обычное, никого не удивлявшее зрелище. Наверное, и к такому тоже можно привыкнуть.
И это тоже было частью политики государства: пусть, дескать, смотрят! И смотрели, и боялись - и молчали.
Была и другая школа, но без новых парт, шикарных люстр и зимнего сада. Это была школа, устроенная прямо в бараке, где полуголодные «малолетки» 13-16 лет учились - только читать и писать. И это в лучшем случае.

Ефросиния Антоновна Керсновская, сидевшая в разных тюрьмах и лагерях, вспоминала детей, встретившихся на ее гулаговском пути.

Мало ли что я невиновна! Но дети? У нас в Европе они были бы «детьми», но здесь... Могли ли Валя Захарова восьми лет и Володя Турыгин, чуть постарше, работать кольцевиками в Суйге, то есть носить почту, проходя туда и обратно 50 км в день - зимой, в пургу? Дети в 11-12 лет работали на лесоповале. А Миша Скворцов, женившийся в 14 лет? Впрочем, эти-то не умерли...

Ее путь в Норильск был долгим. В 1941 г. Ефросиния Керсновская оказалась на пароходе «Ворошилов» среди азербайджанских «преступников».

Тут женщины и дети. Три совершенно древних старухи, восемь женщин в расцвете сил и около тридцати детей, если эти лежащие рядками обтянутые желтой кожей скелеты можно считать детьми. За время пути уже умерло 8 детей. Женщины причитали:
- Я говорил начальник: дети умирать - смеялся! Зачем смеялся...
На нижних полках рядками лежали маленькие старички с ввалившимися глазами, заостренными носиками и запекшимися губами. Я смотрела на ряды умирающих детей, на лужи коричневой жижи, плещущейся на полу. Дизентерия. Дети умрут, не доехав до низовьев Оби, остальные умрут там. Там же, где Томь впадает в Объ на правом берегу, мы их похоронили. Мы, - потому что я вызвалась рыть могилу.
Странные это были похороны... Я впервые видела, как хоронят без гроба, не на кладбище и даже не на берегу, а у самой кромки воды. Подняться выше конвоир не разрешил. Обе матери опустились на колени, опустили и положили рядышком сперва девочку, затем мальчика. Одним платком прикрыли лица, сверху - слой осоки. Матери стояли, прижимая к груди свертки с застывшими скелетиками детей, и застывшими от отчаяния глазами смотрели в эту яму, в которую сразу же стала набираться вода .

В пределах Новосибирска Ефросиния Антоновна встретилась с другими «малолетками», На этот раз мальчиками. «Их барак находился в той же зоне, но был отгорожен». Однако дети умудрялись выходить из бараков в поисках пищи, «практикуясь в краже, а при случае и в грабеже». Можно себе представить, что «такая программа» воспитания позволяла выпускать из колонии уже многоопытных преступников.
Уже будучи в Норильске и попав в хирургическое отделение больницы, Ефросиния Антоновна видела следы совместного содержания и «воспитания» малолеток и рецидивистов.

Две палаты бронировали для лечения сифилиса. Все больные были совсем еще мальчиками и должны были пройти хирургическое лечение заднего прохода, суженного зарубцевавшимися сифилитическими язвами .

«Воспитанию» подвергались также молодые девушки и девочки. Вот строки из датированного 1951 г. письма заключенной Е.Л.Владимировой, бывшего литературного работника газеты «Челябинский рабочий».

Пребывание в советских лагерях калечило женщину не только физически, но и нравственно. Человеческое право, достоинство, гордость - всё было уничтожено. В лагерях во всех банях работали мужчины-уголовники, баня для них - развлечение, они же производили «санобработку» женщин и девочек, сопротивляющихся заставляли силой.
До 1950 г. везде в женских зонах в обслуге работали мужчины. Постепенно женщинам прививалось бесстыдство, становившееся одной из причин наблюдавшейся мной лагерной распущенности и проституции, которая получила широкое распространение.
В поселке «Вакханка» была эпидемия венерических болезней среди заключенных и вольных .

В одной из тюрем А.Солженицын находился рядом с детьми, которые уже получили «воспитание» от закоренелых преступников.

В низкой полутьме, с молчным шорохом, на четвереньках, как крупные крысы, на нас со всех сторон крадутся малолетки, - это совсем еще мальчишки, даже есть по двенадцати годков, но кодекс принимает и таких, они уже прошли по воровскому процессу и здесь теперь продолжают учебу у воров. Их напустили на нас. Они молча лезут на нас со всех сторон и в дюжину рук тянут и рвут у нас, из-под нас всё наше добро. Мы в западне: нам не подняться, не пошевельнуться.
Не прошло и минуты, как они вырвали мешочек с салом, сахаром и хлебом. Встав на ноги, я оборачиваюсь к старшему, к пахану. Крысы-малолетки ни крохи не положили себе в рот, у них дисциплина .

Детей переправляли к месту заключения вместе с взрослыми. Ефросиния Керсновская вспоминает:

Смотрю на своих попутчиц. Малолетние преступники? Нет, пока еще дети. Девочки в среднем лет 13-14. Старшая, лет 15, производит впечатление уже действительно испорченной девчонки. Неудивительно, она уже побывала в детской исправительной колонии и ее уже на всю жизнь «исправили».
Девочки смотрят на свою старшую подругу с испугом и завистью. Они уже осуждены по закону «о колосках», попались на краже кто горсти, а кто и пригоршни зерна. Все сироты или почти сироты: отец на войне; матери нет - или угнаны на работу.
Самая маленькая - Маня Петрова. Ей 11 лет. Отец убит, мать умерла, брата забрали в армию. Всем тяжело, кому нужна сирота? Она нарвала лука. Не самого лука, а пера. Над нею «смилостивились»: за расхищение дали не десять, а один год .

Было это в пересылочной тюрьме Новосибирска. Там же Ефросиния Керсновская встретила много других «малолеток», которые находились в одной камере вместе с уголовницами-рецидивистками. Грусти и испуга у них уже не было. «Воспитание» малолетних правонарушительниц было в надежных руках...

О труде несовершеннолетних заключенных в Норильлаге было известно с 1936 г. Это были в наших краях самые тяжелые, необустроенные, холодные и голодные годы.
Всё началось с приказа «по Норильскому строительству и ИТЛ НКВД» № 168 от 21 июля 1936 г. о прибывающей рабочей силе и ее использовании:

6. При использовании на общих работах заключенных малолеток в возрасте от 14 до 16 лет устанавливается 4-часовой рабочий день с 50% нормированием - из расчета 8-часового рабочего дня для полноценного рабочего. В возрасте от 16 до 17 лет устанавливается
6-часовой рабочий день с применением 80% норм полноценного рабочего - из расчета 8-часового рабочего дня.
В остальное время малолетки должны быть использованы: на школьных занятиях по обучению грамоте не менее 3-х часов ежедневно, а также в культурно-воспитательной работе .

Однако изолировать детей от взрослых заключенных, как уже было сказано выше, начали лишь с 1940 г. Об этом свидетельствует упоминавшийся «Приказ по Норильскому исправительно-трудовому лагерю НКВД № 68 от 4 февраля 1940 г. об изоляции несовершеннолетних заключенных от взрослых и создании им вполне пригодных жилищных условий».
К 1943 г. малолетних лагерников заметно прибавилось. В приказе от 13 августа 1943 г. сказано:

1. Организовать при Норильском комбинате НКВД Норильскую трудовую колонию для несовершеннолетних, подчиненную непосредственно отделу УНКВД по борьбе с детской беспризорностью и безнадзорностью .

Одна из зон для «малолеток» в Норильске находилась рядом с женской зоной. По воспоминаниям Ефросинии Керсновской, иногда эти «малолетки» устраивали групповые налеты на соседок - чтобы раздобыть дополнительное питание. Жертвой такого налета мальчишек 13-14 лет стала однажды и Ефросиния Керсновская. Выручил охранник - поднял тревогу.
О том, как жила и работала колония, свидетельствует объяснительная записка к отчету Норильской трудколонии за сентябрь-декабрь 1943 г.

На 1 января 1944 г. в колонии содержится 987 человек несовершеннолетних заключенных, все они размещены в бараках и распределены на 8 воспитательных коллективов по 110-130 человек в каждом. Из-за отсутствия школы и клуба обучения н/з [несовершеннолетних заключенных] не проводилось.
2. Трудоиспользование. Из 987 человек н\з используются на работе в цехах Норильского комбината до 350 человек. До 600 человек с момента организации колонии до конца года нигде не работали, и использовать их на каких-либо работах возможности не представлялось.
Устроенные на работу в цехах Норильского комбината теоретического обучения не проходят, находятся вместе с взрослыми заключенными и вольнонаемными, что отражается на производственной дисциплине.
Отсутствуют помещения: бани-прачечной, складские, столовой, конторы, школы и клуба. Из транспорта имеется 1 лошадь, выделенная комбинатом, которая не обеспечивает нужд колонии. Хозинвентарем колония не обеспечена .

В 1944 г. колония официально перестала существовать. Но политика партии, воспитывавшей детей по лагерям и тюрьмам, изменилась мало. Сохранились воспоминания бывших политзаключенных Норильлага, которых и в 1946 г. привозили на кораблях в Дудинку вместе с «малолетками».

Наш этап из Усольлага (было много малолеток) прибыл в Норильский лагерь в августе 1946 г. Доставили на барже вместе с японскими военнопленными, как сельдей в бочке. Сухой паек - на три дня кило шестьсот пятьдесят хлеба и три селедки. Большинство из нас всё съели сразу же. Воды не давали: конвойные «объяснили» - нечем зачерпнуть из-за борта, и мы лизали деревянную обшивку, свой пот. По дороге многие - умерли .

Норильскую детскую колонию, как вспоминает Нина Михайловна Харченко, бывшая воспитательница, расформировали после бунта «малолеток» (для кого-то он закончился смертельным исходом). Часть детей перевели в лагерь для взрослых, а часть вывезли в Абакан.
А почему случился бунт? Да потому что «бараки напоминали скотные дворы... жили впроголодь».

В Гулаге были и дома младенца . В том числе и на территории Норильлага. Всего в 1951 г. в этих домах находились 534 ребенка, из них умерли 59 детей . В 1952 г. должны были появиться на свет 328 детей, и общая численность младенцев составила бы 803. Однако в документах 1952 г. указано число 650. Иными словами, смертность была очень высокой .
Обитатели домов младенца Норильска направлялись в детские дома Красноярского края. В 1953 г., после Норильского восстания, 50 женщин с детьми были направлены в Озерлаг .

Дети находились не только непосредственно в Норильске. Был в нескольких десятках километров от поселка штрафной изолятор Калларгон (там же и расстреливали). Начальник лагеря мог определить туда заключенного на срок до 6 месяцев. Дольше на штрафном пайке, видимо не могли протянуть - «отправлялись под Шмитиху», то есть на кладбище.
В госпитале Е.А.Керсновская ухаживала за малолетним членовредителем из Калларгона. Попал он туда за «страшное» преступление: «из ФЗУ самовольно вернулся домой - не выдержал голода».
Сначала лесоповал, затем второе преступление - подделка талона на обед и лишняя порция баланды. Результат - Калларгон. А это наверняка смерть. Мальчик искусственно вызвал глубокую флегмону правой ладони, введя в руку шприцем керосин. Это была возможность попасть в больницу. Однако как членовредителя его отправили с попутным конвоем обратно...
Был в лагере и ученик седьмого класса латвийской гимназии (ни имени, ни фамилии Керсновская не запомнила). Вина его заключалась в том, что он крикнул: «Да здравствует свободная Латвия!» В итоге - десять лет лагерей.
Ничего удивительного, что, очутившись в Норильске, он пришел в ужас и попытался бежать. Его поймали. Обычно беглецов убивали, а трупы выставляли напоказ в лаготделении. Но с этим мальчиком было несколько иначе: когда его доставили в Норильск, он был в ужасном состоянии. Если бы его сразу привели в больницу, его еще можно было бы спасти. Но его бросили в тюрьму, предварительно избив.
Когда он наконец попал в больницу, врачи оказались бессильны. Видимо, он получил хорошее воспитание, потому что за всё, будь то укол, грелка или просто поправленная подушка, он чуть слышно благодарил:
- Мерси...
Вскоре он умер. На вскрытии выяснилось, что желудок у бедного мальчика был, словно из кружев: он сам себя переварил...

Были дети и на так называемом Урановом полуострове - в «Рыбаке», особом секретном лагере, который не был обозначен даже на специальных картах НКВД - видимо, в целях конспирации.
Вспоминает Л.Д.Мирошников, бывший геолог НИИИГА (21-е управление МВД СССР).

В спешном темпе к концу полярной ночи привели пятьсот заключенных. Никакого специального отбора перед их отправкой в секретный лагерь НКВД не проводили, поэтому среди каторжан «Рыбака» были даже подростки - рассказывают о некоем парне по имени Прохор, который попал в лагерь прямо со школьной скамьи, после драки с сыном секретаря райкома. Прохор досиживал пятилетний срок, когда его выдернули из лагеря и этапировали на «Рыбак» 20 .

Прохору после отбытия своего пятилетнего срока не суждено было вернуться домой. Остаться в живых после работы на секретном объекте было невозможно. Часть заключенных умерли от лучевой болезни, а других по окончании работ погрузили на баржи и утопили...
До сих пор неизвестна точная цифра умерших в Норильске детей. Никто не знает, сколько детей убил ГУЛАГ. Уже упоминавшаяся бывшая воспитательница Норильской детской колонии Н.М.Харченко, вспоминает, что было отведено «место захоронения колонистов, а также взрослых заключенных - кладбище за кирпичным заводом, полкилометра от карьера» 21 .

Кроме колоний, по всей России были детские дома. Туда устраивали всех детей, разлученных с родителями. Теоретически, отбыв срок, они имели право забрать своих сыновей и дочерей. На практике же матери часто не находили своих детей, а иногда не хотели или не могли взять их домой (дома обычно и не было, нередко не было и работы, зато существовала опасность скорого нового ареста).
О том, как содержались дети «врагов народа», можно судить по воспоминаниям очевидцев. Нина Матвеевна Виссинг по национальности - голландка. Ее родители приехали в СССР по приглашению и через какое-то время были арестованы.Мы попали в детский дом в городе Богучар через какой-то детприемник. Я помню большое количество детей в странном помещении: серо, сыро, нет окон, сводчатый потолок.

Детдом наш находился рядом то ли с тюрьмой, то ли с сумасшедшим домом и отделялся высоким деревянным забором со щелями. Мы любили наблюдать за странными людьми за забором, хотя нам это не разрешали.
Летом нас вывозили за город на берег реки, где стояли два больших плетеных сарая с воротами вместо дверей. Крыша текла, потолков не было. В таком сарае помещалось очень много детских кроватей. Кормили нас на улице под навесом. В этом лагере мы впервые увидели своего отца и не узнали его, убежали в «спальню» и спрятались под кроватью в самом дальнем углу. Отец приезжал к нам несколько дней подряд, брал нас на целый день для того, чтобы мы могли привыкнуть к нему.
За это время я окончательно забыла голландский язык. Была осень 1940 г. Я с ужасом думаю, что было бы с нами, если бы отец не нашел нас?! 22

Несчастные дети, несчастные родители. У одних отняли прошлое, у других - будущее. У всех - человеческие права. По словам Солженицына, благодаря такой политике «вырастали дети вполне очищенными от родительской скверны» 23 . А уж «отец всех народов», товарищ Сталин позаботится о том, чтобы через несколько лет его воспитанники дружно скандировали: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!»
Некоторым женщинам разрешали находиться в тюрьме с ребенком. В первые годы советской власти женщины могли попасть в заключение с ребенком или беременными. Статьей 109 Исправительно-трудового кодекса 1924 г. было предусмотрено, что «при приеме в исправительно-трудовые учреждения женщин, по их желанию, принимаются и их грудные дети». Но не всегда эта статья соблюдалась.
Беременные тут же, в лагере, рожали детей.
Женщина всегда остается женщиной. «Просто до безумия, до битья головой об стенку, до смерти хотелось любви, нежности, ласки. И хотелось ребенка - существа самого родного и близкого, за которое не жаль было бы отдать жизнь», - так объясняла свое состояние бывшая узница ГУЛАГа Хава Волович, получившая 15 лет лагерей, когда ее шел 21-й год, - так и не узнав, за что .
В случае рождения живого ребенка мать получала для новорожденного несколько метров портяночной ткани. Хотя новорожденный и не считался заключенным (как это было гуманно!), однако ему выписывался отдельный детский паек. Мамки, т.е. кормящие матери, получали 400 граммов хлеба, три раза в день суп из черной капусты или из отрубей, иногда с рыбьими головами.
От работы женщин освобождали только непосредственно перед родами. Днем матерей код конвоем провожали к детям для кормления. В некоторых лагерях матери оставались на ночь с детьми.
Вот как описала жизнь новорожденных и маленьких детей ГУЛАГа Г.М.Иванова.

Нянями в мамском бараке работали заключенные женщины, осужденные за бытовые преступления, имеющие своих детей...
В семь часов утра няньки делали побудку малышам. Тычками, пинками поднимали их из ненагретых постелей (для «чистоты» детей одеяльцами их не укрывали, а набрасывали их поверх кроваток). Толкая детей в спинки кулаками и осыпая грубой бранью, меняли распашонки, подмывали ледяной водой. А малыши даже плакать не смели. Они только кряхтели по-стариковски и - гукали. Это страшное гуканье, целыми днями неслось из детских кроваток. Дети, которым полагалось уже сидеть или ползать, лежали на спинках, поджав ножки к животу, и издавали эти странные звуки, похожие на приглушенный голубиный стон. Выжить в таких условиях можно было только чудом .

Е.А.Керсновской по просьбе молодой мамы - Веры Леонидовны - пришлось крестить в камере внука и правнука адмиралов Невельских, сделавших так много для России. Было это в лагере под Красноярском.
Дед Веры Леонидовны - Геннадий Иванович Невельской (1813-1876) - исследователь Дальнего Востока, адмирал. Он исследовал и описал берега
в районе Сахалина, открыл пролив, соединяющий южную часть Татарского пролива с Амурским лиманом (пролив Невельского), установил, что Сахалин является островом.
Дальнейшая судьба его внучки и правнука неизвестны. Однако известно, что в 1936-1937 гг. пребывание детей в лагерях было признано фактором, понижающим дисциплину и производительность заключенных-женщин. В секретной инструкции НКВД СССР срок пребывания ребенка с матерью снизили до 12 месяцев (в 1934 г. он составлял 4 года, позже - 2 года).
Дети, достигшие годовалого возраста, отправлялись в принудительном порядке в детдома, о чем делалась пометка в личном деле матери, однако без указания адреса. Вера Леонидовна об этом еще не знала...

Принудительные отправки лагерных детей планируются и проводятся, как настоящие военные операции - так, чтобы противник был захвачен врасплох. Чаще всего это происходит глубокой ночью. Но редко удается избежать душераздирающих сцен, когда ошалелые мамки бросаются на надзирателей, на колючую проволоку заграждения. Зона долго сотрясается от воплей .

Встречались среди жителей ГУЛАГа и дети блокадного Ленинграда. Их вспоминает Е.А.Керсновская.

Эти дистрофики - совсем еще дети, им 15-16 лет...
Тома Васильева и Вера. Они вместе со взрослыми рыли противотанковые рвы. Во время воздушного налета - бросились в лес. Когда страх прошел, огляделись...
Вместе с другими девочками пошли в город. И вдруг - немцы. Девочки повалились на землю, закричали. Немцы успокоили, дали шоколад, вкусное лимонное печенье. Когда отпускали, сказали: через три километра - поле, а на нем полевая кухня, поторапливайтесь. Девочки убежали.
На свою беду всё рассказали солдатам. Им этого не простили. Жутко было смотреть на этих истощенных до предела детей .

Были в ГУЛАГе и испанские дети . О них поведал Павел Владимирович Чебуркин, тоже бывший заключенный.
Чебуркин вспоминал, как в 1938 г. в Норильлаг привезли молодого испанца, отнятого у родителей. Хуана перекрестили в Ивана, да и фамилию переделали на русский манер - стал испанец Иваном Мандраковым.

Когда Гражданская война в Испании закончилась победой Франко, республиканцы стали покидать родину. Несколько пароходов с испанцами прибыли в Одессу. Последнему из них пришлось долго стоять на рейде - то ли закончились отведенные для приезжих места распределения по Союзу, то ли братская республиканская солидарность иссякла...
Как бы то ни было, когда несчастных привезли в Норильск, многие из них от лагерного «гостеприимства» умерли... Хуан, перекрещенный в Ивана Мандракова, по возрасту попал сначала в воспитательный дом, откуда бежал. Он стал обычным беспризорником, воровал на базаре еду...
Его определили в Норильлаг, откуда уже было не сбежать .

О детях испанских республиканцев пишет и А.Солженицын.

Испанские дети - те самые, которые вывезены были во время Гражданской войны, но стали взрослыми после Второй мировой. Воспитанные в наших интернатах, они одинаково очень плохо сращивались с нашей жизнью. Многие порывались домой. Их объявляли социально опасными и отправляли в тюрьму, а особенно настойчивым - 58, часть 6 - шпионаж в пользу... Америки .

Таких проворных детей, которые успевали схватить 58-ю статью, было немало. Гелий Павлов получил ее в 12 лет. По 58-й вообще никакого возрастного минимума не существовало! Доктор Усма знал 6-летнего мальчика, сидевшего в колонии по 58-й статье - уж это очевидный рекорд .
Гулаг принял 16-летнюю Галину Антонову-Овсеенко - дочь полпреда СССР в республиканской Испании. В 12 лет ее направили в детдом, где находились дети репрессированных в 1937-1938 гг. Мать Галины умерла в тюрьме, отца и брата расстреляли.
Рассказ Г.Антоновой-Овсеенко воспроизводит А.Солженицын.

В этот детдом присылали также трудновоспитуемых подростков, слабоумных и малолетних преступников. Мы ждали: вот исполнится 16 лет, дадут паспорта и пойдем в ремесленные училища. А оказалось - перевели в тюрьму.
Я была ребенком, я имела право на детство. А так - кто я? Сирота, у которой отобрали живых родителей! Преступница, которая не совершала преступление. Детство прошло в тюрьме, юность тоже. На днях мне пойдет двадцатый год .

Дальнейшая судьба этой девушки неизвестна.

Стали обитателями ГУЛАГа и дети спецпереселенцев. В 1941 г. нашей собеседнице Марии Карловне Батищевой было 4 года. В этом возрасте ребенок обычно себя не помнит. Но маленькая Маша запомнила трагическую ночь на всю жизнь.
Всех жителей сгоняли, как скот, в одно место: крики, плач, рев животных - и гроза. Она время от времени освещала тот ужас, что творился в центре села.
В чем была их вина? Все они были немцами, а значит, автоматически становились «врагами народа». Затем долгая дорога в Казахстан. Как выжили в Казахстане, Мария Карловна не помнит, но жизнь в спецпоселении описывает книга «ГУЛАГ: его строители, обитатели и герои».

Смертность среди детей была огромной. Общими сведениями мы не располагаем, однако множество частных примеров раскрывает эту страшную картину.
В Ново-Лялинском районе, например, за 1931г. родилось 87, а умерло 347 детей, в Гаринском за два месяца родилось 32, а умерло 73 ребенка. В Перми на комбинате «К» за два месяца (август-сентябрь)умерло почти 30% всех детей.
В связи с высокой смертностью возросла и беспризорность. Практически сведения о беспризорных детях в первые годы существования кулацкой ссылки в централизованном порядке не фиксировались.
В первые полтора года ссылки вопрос об образовании детей из числа переселенцев практически не решался и отодвигался на второй план.
На фоне этого происходило падение морали среди спецпереселенцев, отказ от многих традиций, поощрение доносов и т.д. Спецпереселенцы практически лишались гражданских прав .

Мария Карловна с гордостью рассказывает о том, что ее дед был участником Первой мировой войны, получил ранение. В госпитале за ним ухаживала одна из цесаревен - дочерей императора. Она подарила деду Библию. Эта реликвия хранится теперь у брата, в Германии.
Вернувшись на фронт, дед храбро сражался, за что и получил из рук Николая Второго именные часы. Его нашрадили двумя Георгиевскими крестами. Всё это долго лежало на дне сундука.
Мария же - внучка георгиевского кавалера - на целых 16 лет стала дочерью «врага народа». Вплоть до 20 лет ее изгоняли отовсюду - из школы, из училища, косо смотрели, называли фашисткой. В паспорте стояло клеймо: спецпереселенка.
Мария, измученная непрекращающимися гонениями, однажды, уже в Норильске, бросила в костер ненавистный паспорт, надеясь таким способом, избавится от отметки о гражданской неполноценности. Заявив о потере паспорта, она со страхом ждала приглашения в отдел. Она выдержала всё, что кричал ей представитель власти - главное, чтобы не было клейма.
Всю дорогу домой она проплакала. Прижимая к груди новый паспорт, Мария боялась заглянуть в новый документ. И только дома, осторожно открыв паспорт и не увидев там страницы с клеймом, спокойно вздохнула.
Мария Карловна Батищева до сих пор живет в Норильске, воспитывает правнука и с удовольствием откликается на приглашения школьников рассказать о себе в день памяти жертв политических репрессий.
Судьба Марии Карловны схожа с судьбой другой женщины - Анны Ивановны Щепиловой.

Моего отца арестовывали дважды. В 1937 г. мне было уже шесть лет. После ареста отца начались наши хождения по мукам. В деревне нам не давали ни жить, ни учиться, считая «детьми врагов народа».
Когда я стала подростком, меня посылали на самые тяжелые работы в лес - пилить дрова наравне с взрослыми мужчинами. Со мной даже сверстники не дружили. Я вынуждена была уехать, но и там меня нигде не брали на работу. Вся жизнь прошла в страхе и муках. Теперь нет ни сил, ни здоровья! 33

Были у ГУЛАГа и другие дети - те, что жили рядом с заключенными, но всё же дома (хотя домом чаще всего была барачная каморка), учились в обычной школе. Это дети так называемых вольняшек , вольнонаемных.
Тамара Викторовна Пичугина в 1950 г. была ученицей первого класса норильской средней школы № 3.

Мы были обыкновенные непоседливые дети, любили прыгать в снег с крыш, кататься с горки, играть в дом. Однажды я, Лариса и Алла играли рядом с платформой. Решив обустроить свое будущее «жилище», мы начали очищать платформу от снега. Вскоре мы наткнулись на два трупа. Замерзшие люди были без валенок, но в телогрейках с номерами. Мы тут же побежали в ПРБ [производственно-рабочий блок]. Этот блок мы хорошо знали: там были «наши заключенные». Дядя Миша, дядя Коля... забрали эти трупы, что было дальше, я не знаю.
Вообще к заключенным мы относились как к обычным людям, не боялись их. В течение двух зим, например, после уроков мы бегали в «свой» блок ПРБ. Забежим бывало, а там тепло, печка из бочки, охранник с винтовкой спит. Наши «дяди» там грелись, обычно пили чай. Так вот, дядя Миша поможет валенки снять, рукавички у печки сушиться положит, стряхнет шаль и усадит нас за стол. Обогревшись, мы начинали рассказывать домашние задания.
Каждый из них отвечал за какой-нибудь предмет. Поправляют нас, добавляют, рассказывали так интересно. Проверив уроки, они давали каждой из нас по 2 р. 25 коп. на пирожное. Мы бежали в ларек и наслаждались сладостями.
Я теперь только понимаю, что, наверное, наши «дяди» были преподавателями, учеными, в общем, очень образованными людьми; возможно, они видели в нас своих собственных детей и внуков, с которыми их разлучили. Столько отцовского тепла и нежности было в их отношениях к нам .

Вспоминает Алевтина Щербакова - норильская поэтесса. В 1950 г. она также была первоклассницей.

Заключенные женщины, работавшие на оштукатуривании уже выстроенных домов на улице Севастопольской, были из Прибалтики. Необыкновенные прически с буклями и валиками надо лбом делали их в детских глазах нездешними красавицами.
Женщины и дети в любых условиях неотделимы друг от друга, и охрана часто в прямом смысле закрывала глаза, когда невольницы зазывали детей, чтобы просто поговорить с ними, приласкать. И один Бог знает, что в этот момент творилось в их сердцах и душах.
Дети приносили хлеб, а женщины дарили им сохранившиеся бусинки или необычные пуговички. Алька знала, чем заканчивались такие встречи - красавицы плакали.
Мама не поощряла этого общения (мало ли что), но особенно и не запрещала .

Случалось, что на глазах у детей разыгрывались самые настоящие трагедии. Свидетельницей таких трагедий не однажды была маленькая Тамарочка (Тамара Викторовна Пичугина).

Мы жили по улице Горной, блок № 96. За питьевой водой нужно было идти к колонке. Рядом с нашим блоком были два лаготделения - пятое и седьмое.
Так вот, стою я в очереди за водой и, как обычно, глазею по сторонам. В это время со стороны зоны из бани вышел мужчина в одних трусах, встал на перила и как прыгнет на колючую проволоку, всё тело себе ободрал. Тут с вышки охранник выстрелил и попал мужчине в бедро, затем вохровцы выскочили, наручники раненому надели и повели в лагерь.
Я не помню, чтобы меня эта картина сильно потрясла, помню, что мне дядю этого было жалко: наверное, ему очень холодно, подумала я.
Другой случай. Вижу как сейчас: зимой идет колонна заключенных, и вдруг из ее рядов выходит человек, раздевается до кальсон или до трусов и садится, съежившись прямо у дороги. Его не поднимали, с ним оставался один охранник, вся же колонна спокойно шла дальше. Затем приходило подкрепление, и его уводили в другое лаготделение.
Мы хорошо знали: этого человека проиграли в карты. Но рассказывали, что бывало, что никто так и не уводил таких бедолаг, они оставались у дороги и сидели, пока не замерзнут. Когда их заносило снегом, образовывались бугорки, вот эти-то бугорки иногда находили дети и «откатывали» с дороги .

Воспоминаниями делится М.М.Коротаева (Борун):

В школе был объявлен праздничный концерт. Обещали музыкальный театр, ну и, конечно, - наша школьная самодеятельность.
Но мы ждали артистов! Волновались, надели свои лучшие наряды, зал был переполнен. За закрытым занавесом настраивались инструменты, что-то двигали, приколачивали. Мы терпеливо ждали, замирая от счастья.
И наконец занавес открылся. Сцена сияла, светилась, блестела огнями, цветами, какими-то чудесными украшениями! Мы, замерев, слушали отрывки из оперетт, опер, сценки из спектаклей.
Артистки были в великолепных платьях, в прическах, с красивыми украшениями, мужчины - в черных костюмах, в белоснежных рубашках с бабочками - все красивые, веселые. Оркестр небольшой, но очень хороший.
В заключение их концерта мы вместе с артистами спели наш любимый «Енисейский вальс». Очень не хотелось отпускать артистов, и мы хлопали, хлопали. И нашу самодеятельность как-то уже не хотелось смотреть.
Решили вдруг бежать, посмотреть на артистов вблизи, проводить их хотя бы издали. Пробежав по коридору второго этажа, затем первого, мы услышали голоса в одном из классов и поняли, что там они, артисты. Тихо, на цыпочках, подкрались мы к двери, которая была чуть-чуть приоткрыта.
Первой заглянула Нина Пономаренко - и вдруг отпрянула, прошептав с ужасом: «Это не артисты, это - зэки!».
Следом заглянула я и тоже не поверила своим глазам - в едком, густом махорочном дыму увидела фигуры людей, сидевших на партах, расхаживающих по классу, и это действительно были зэки. Мы знали их - они чистили дороги, откапывали дома после пурги, строили дома, долбили землю, все одинаковые - в серых телогрейках, серых шапках-ушанках, с недобрыми глазами. Мы боялись их. Так зачем они здесь, что делают?
И тут я увидела нечто, что сразу отрезвило, - мешки, ящики, из которых виднелось что-то яркое, красивое. Да это же костюмы, инструменты наших артистов. Это - они, они!
Растерявшиеся, испуганные, стояли мы у двери, пока не услышали голоса в коридоре, - кто-то шел к классу. Мы бросились прочь, и увидели, как серые фигуры выходили, выносили костюмы и шли к выходу. Не было женщин, мужчин - все одинаково серые, унылые, молчаливые.
У школы стояла серая крытая грузовая машина, куда люди погрузились и уехали. Мы поняли: в зону. А мы всё стояли, не в силах осознать виденное, понятое, в головах недоуменный вопрос - ну зачем так? Почему?
В зал мы не вернулись, не могли. Когда уже сейчас я пою «Енисейский вальс», всегда вспоминаю тот далекий концерт и трагедию души, пережитую нами, детьми .

Мы попытались взглянуть на жизнь детей, которых затянуло в лагерный водоворот. Конечно, так жили не все советские дети, но очень многие. И дело здесь не в количественных показателях, не в процентах.
Конечно, у кого-то в сталинском СССР детство и впрямь было счастливым - хотя вряд ли за это следовало благодарить вождя. На воле дети отправлялись в походы, пели песни у костра, отдыхали в пионерских лагерях, а не в иных. Для них сочиняли массу прекрасных песен, их любили родители, они носили красивые туфельки...
Но мы не должны забывать и о тех детях, которых партийные судьи приговаривали к трем, пяти, восьми и десяти, двадцати пяти годам лагерей, к расстрелу. Они рождались на полу грязных вогонов-телятников, умирали в трюмах переполненных барж, сходили с ума в детских домах. Они жили в условиях, которых не выдерживали устоявшиеся мужественные люди.
«Малолетки, - писал Солженицын, - были “воровские пионеры”, они усваивали заветы старших. Старшие охотно руководили и мировоззрением малолеток и их тренировками в воровстве. Учиться у них - заманчиво, не учиться - невозможно» 38 .
Сталинские «законы о малолетках» просуществовали 20 лет, «до указа от 24.4.54, чуть послабившего: освободившего тех малолеток, кто отбыл больше одной трети первого срока, - а если их пять, десять, четырнадцать?» 39
То, что происходило в ГУЛАГЕ, - это детоубийство в прямом смысле слова. До сих пор не открыты все архивы. Но и тогда, когда их откроют, мы узнаем из документов не о всех трагических детских судьбах. Что-то, конечно, можно восстановить и по воспоминаниям очевидцев, но их, увы, осталось не так уж много.
Вряд ли получится описать судьбу каждого, кто подвергся репрессиям, каждого ребенка, которого лишили отца и матери, каждого, кто скитался беспризорником по стране, всех умерших от голода на Украине, от непосильного труда в лагерях, от отсутствия лекарств и ухода в детских домах, от холода в эшелонах спецпереселенцев... Но следует сделать всё возможное, чтобы страшные страницы нашей истории были заполнены не только вопросительными знаками, но и свидетельствами.

ГАРФ. Ф. 9416-с. Д. 642. Л. 59. 36 Там же. С. 4-5.
37 О времени, о Норильске, о себе. С. 380-381.
38 Солженицын А. Указ. соч. Т. 6. С. 282-283.
39 Там же. С. 286.

Любовь Николаевна Овчинникова - учитель гимназии № 4 г. Норильска.
В подготовке материалов, предназначенных для изучения на уроках, участвовала ученица этой гимназии Варвара Овчинникова.
Использованы рисунки бывших узников ГУЛАГа.

Художник Eugene Ivanov

Материал для подготовки уроков по теме
“Сталинские репрессии в СССР”. 9, 11 классы

По физическому своему состоянию и по степени пригодности к работе заключённые Карлага делились на четыре категории. К первой и второй относились способные к тяжёлым общим работам. Третья - индивидуальный труд - состояла из тех, кто работал сам по себе, не в бригаде. В четвёртую входили полные инвалиды, по выразительной и мрачной терминологии - доходяги. Работали они по своему желанию, а если не хотели работать, могли целыми днями валяться в бараке на нарах. Степень физического состояния определяла медицинская комиссия.

Само собой разумеется, администрация не так уж строго придерживалась подобного разделения рабочей силы. Сплошь и рядом четвёртая категория трудилась как третья, а третья категория как вторая - шла на тяжёлые работы.

Статья подготовлена при поддержке компании «DEVI». Если вы решили приобрести качественный и надежный пол, который будет обогревать круглый год, то оптимальным решением станет обратиться в компанию «DEVI». На сайте, расположенном по адресу www.deviperm.ru, вы сможете, не отходя от экрана монитора, заказать Инфракрасный теплый пол по выгодной цене. Более подробную информацию о ценах и акциях действующих на данный момент вы сможете найти на сайте www.deviperm.ru.

Все первые годы лагерной жизни я находился в четвёртой категории. Лишь временами переводили в третью, на индивидуальный труд.

Закончился сенокос и направили меня на знаменитые огороды. Но лето лишь начиналось, нужно было ждать ещё по крайней мере месяц, пока созреют овощи.

Необыкновенные встречи случаются в лагере. Заведующая бурминскими огородами Зоя Исакова оказалась старой моей московской знакомой. Я знал её как жену писателя Ивана Касаткина, автора сочно написанных рассказов из деревенской жизни, старого коммуниста, человека, близкого к Горькому. Как-то пришлось мне побывать у них в гостях, где я познакомился с хозяйкой. Женой Касаткина оказалась молодая женщина, стройная, высокая, миловидная, с тёмными, падающими на плечи локонами, одетая в модный в те годы за границей домашний наряд - широчайшие клеши, нечто среднее между брюками и юбкой до полу. В тридцать восьмом году Касаткин был арестован. В “Правде” я прочёл посвящённый ему целый подвал, где старого писателя называли врагом народа и мерзавцем. Ныне он реабилитирован. Посмертно. Как многие другие “мерзавцы”.

Однако при виде меня хозяйка бурминских огородов и вида не подала, что мы с ней когда-то встречались в другой совсем обстановке. Сейчас это была статная видная женщина лет сорока в новом опрятном ватнике, властная, энергичная и деловая. Она была заведующей, администратором, а я всего-навсего доходягой, находящимся у неё в подчинении. А между тем, она запомнила меня с первой ещё встречи. После огородники рассказывали мне, будто бы Исакова, услышав мою фамилию, спросила кого-то, очевидно знавшего меня: “Что, он такой же красивый?”

Боюсь, она испытала сильное разочарование, когда я впервые предстал перед ней в нынешнем своём обличьи.

Целыми днями, с раннего утра и до позднего вечера приходилось вместе с другими огородниками открывать и накрывать парники с будущими огурцами и помидорами. С трудом, боясь, что не удержу, выроню, помогал я переносить ослабевшими руками с места на место тяжёлые стеклянные рамы. Целый день открывали и накрывали парники. Работали здесь, главным образом, женщины.

Всё же некоторое время спустя Исакова запросто пригласила меня к себе в кабину - жила она тут же, на огородах, в отдельном саманном домике. Не помню уж, о чём у нас шла беседа, только ни о Москве, ни о старом знакомстве не было сказано и слова. Всё же разговор носил литературный характер. Исакова полулежала, опершись на локоть, на своём топчане в роскошной позе гойевской “Махи одетой”, а я скромненько сидел у столика и читал ей Блока. Потом, осмелев, прочёл и лагерные свои стихи, посвящённые Елизавете Михайловне.

Ни-че-го, - процедила сквозь зубы Исакова, когда выслушала, но, странное дело, сразу же после того тон её разговора со мной стал сухим.

Больше она в гости не приглашала.

Мало того, отношение заведующей ко мне после того круто изменилось: то и дело я начал получать от неё замечания, часто совершенно несправедливые. Создавалось впечатление, что соглядатаи и наушники, которых всегда много, а в лагере в особенности, очевидно, по распоряжению самой Исаковой, следят за каждым моим шагом и доносят ей. Хотя в кабину к ней стал теперь захаживать недавно присланный на огороды мужественный туркмен с чёрными усами, несомненно более, чем я, подвластный её чарам, заведующая продолжала преследовать и травить меня. Кончилось всё это чем-то вроде общественного суда.

А.В.Тимирёва (урождённая Саронова). 1965 г. Фото из семейного архива Сафоновых

Огурцы начали созревать, и я как-то украдкой сорвал с грядки парочку юных зелёных огурчиков. Холуи Исаковой заметили, донесли ей, и она устроила общее собрание рабочих огорода, где выступила с обвинительной речью против преступника, посягнувшего на социалистическую собственность. Речь было громовая. Меня стыдили и срамили при всём честном народе, меня клеймили…

Прошло, как писали в старинных романах, много лет.

Восстанавливая после реабилитации писательские свои права, пришёл я в библиографический кабинет при нашем Союзе, чтобы получить нужную справку о печатных моих трудах. Выдали отбитый на машинке довольно длинный список и направили к заведующей библиографическим кабинетом на подпись. Вошёл в другую комнату. За письменным столом сидела подтянутая, со вкусом одетая, изящная пожилая дама, со следами, как выражались те же романы, былой красоты, с красивой серебряной прядью в тёмных волосах. Что-то знакомое было в моложавом её лице.

Вы в каком лагере были? - спросила она после того, как я объяснил, почему мне нужна подпись и передал ей список. Она смотрела на меня широко раскрытыми, вспоминающими, узнающими глазами. “Он или не он?” - прочёл я в её взгляде. Сильно, наверное, изменился я за семнадцать лет.

В Карлаге, - сказал я

Я тоже была в Карлаге, - проговорила она медленно, не спуская с меня всё того же пристального взгляда. Теперь она меня признала, я видел. И, вероятно, ждала, что сейчас произойдёт сцена взаимного узнавания с приятными улыбками и задушевными словами. Трогательная встреча людей, совместно переживших когда-то тяжёлые времена.

Но я не пожелал её узнать. Вспомнились бурминские огороды, вспомнился общественный суд надо мной. Я в первый раз видел эту представительную пожилую даму.

Всего хорошего! - сказал я безразличным тоном, когда она поставила на бумаге свою подпись, взял список, повернулся и вышел из библиографического кабинета.

Больше мы не встречались. Убеждён: реабилитированная Зоя Исакова, вдова писателя Ивана Касаткина, поняла, что я не захотел её узнать.

Касаткин тоже был реабилитирован. Посмертно.

<...> Необходимейшей и постоянной принадлежностью лагерного аборигена, с которой он никогда не расставался, был котелок. Вообще какая-нибудь посудина, иногда вида самого прихотливого. Но среди всевозможных котелков, консервных банок с проволочными дужками, металлических или глиняных мисок, часто разбитых и скреплённых кусочками жести, самой оригинальной посудиной была, несомненно, моя. Не помню уж, каким образом удалось мне её раздобыть. Был это рукомойник. Подающийся под ударами ладони медный сосок у него вынули, дырку заделали, сверху прикрепили проволочную дужку - чем не котелок?

Первое время я ходил в столовую с этой чудовищной посудиной и из неё хлебал баланду. Потом завёл знакомство с заведующим здешней ремонтной мастерской, взял у него, вспомнив журналистский свой опыт, обстоятельное интервью, написал статейку и отослал её в До"минку, административный центр Карлага. Там печаталась газетка для местного пользования.

В качестве гонорара я получил от зава мастерской, специально для меня сооружённый, роскошный, вызывающий у всех зависть котелок из пуленепробиваемого железа, с крышкой и с вставляемым сверху отделением для “второго”. Этот агрегат, ёмкостью литра в полтора, прослужил мне верой и правдой много лет, пока не проржавел насквозь.

С Анной Васильевной я познакомился в столовой. Через кухонное окошечко, у которого нетерпеливо теснилась очередь, я получил в свой умывальник черпак синей похлёбки - из здешнего чёрного ячменя - и стал искать глазами свободное место за столом. Сколоченный из голых досок, длинный, грязный, залитый супными лужицами стол весь был занят тесно сидящими обедающими лагерниками.

Тут свободное место. Пожалуйста, садитесь, - услышал приятный, женский, несомненно, интеллигентный голос. Приветливо улыбаясь, глядела на меня из-за стола сухощавая женщина, уже в годах, с умным, калёным от загара лицом. Седые волосы повязаны на манер чалмы, вылинявшей голубой тряпицей. Рваная мужская телогрейка, ветхая юбчонка. Я уселся рядом с незнакомкой на лавке, на оказавшееся свободным место и принялся за еду. Обедали и перебрасывались малозначащими словами. В том, как говорила и держалась моя соседка, в самой интонации речи чувствовалось старое, ничем не истребимое воспитание. Эти манеры женщины из общества, из культурной дореволюционной среды, резко и странно контрастировали с лохмотьями, в которые она была одета, со всей обстановкой грязной и нищей лагерной столовки, наполненной голодными, обозлёнными, рычащими друг на друга оборванцами.

Кончив обедать, она так же приветливо простилась со мной, поднялась и пошла широким мужским шагом, шаркая громадными разбитыми бутсами, с котелком в руке.

Анна Васильевна работала на огородах, где меня к тому времени определили в сторожа. Не раз мы с ней встречались. Начались беседы о лагерных порядках, о Москве, которую она хорошо знала, о литературе. Часто вместе обедали. Я нашёл в ней интересную высококультурную собеседницу, с юмором, острую на язык, с умом иронического склада.

А знаете, кто такая Анна Васильевна? - как-то спросила меня с лукавой улыбкой одна из знакомых огородниц.

Жена Колчака.

Я поглядел непонимающими глазами.

Какого Колчака?

Того самого.

Адмирала Колчака?

В своё время я собирался написать роман, одним из персонажей которого должен был стать адмирал Колчак, среди белых военачальников самая интересная фигура, и, знакомясь с материалами, узнал из воспоминаний эмигрантов романтическую историю Анны Васильевны Книппер-Тимирёвой.

Молодая, когда-то очень красивая женщина (мне довелось видеть её фотокарточку в молодости), она стала женой Колчака накануне революции, бросив первого своего мужа, морского офицера.

Адмирал в то время был командующим Черноморским флотом. Летом бурного семнадцатого года, поссорившись с Керенским, Колчак уехал в Америку. Американцы пригласили его как прославленного специалиста по минному делу, закупорившему во время войны выход турецкому флоту выход из Босфора.

Через год адмирал появился в белой, захваченной чехословаками Сибири, уже в качестве Верховного Правителя государства Российского.

Правителем, как известно, он оказался бездарным и потому недолговечным.

Зимой двадцатого года, когда деморализованная Белая армия под натиском Тухачевского всё дальше и дальше откатывалась в глубь Сибири, поезд Верховного Правителя с золотым запасом, двигаясь в потоке общего панического отступления, достиг Иркутска. Но дальнейший путь был перерезан. Иркутск был захвачен красными партизанами, действовавшими в колчаковском тылу. Командование их предложило конвою, охранявшему поезд, выдать Колчака, обещая за это беспрепятственно пропустить их во Владивосток, где они должны были грузиться на суда. Чехи выдали Колчака партизанам. Марионетка сыграла свою роль, причём сыграла неудачно, и больше уже не была нужна никому из высоких покровителей - ни Соединённым Штатам, ни Англии, ни Франции.

Случилось так, что Анна Васильевна ехала отдельно от мужа. Когда он был арестован, она сама пришла в иркутскую Чека и заявила, что она жена Верховного Правителя и желает разделить его судьбу. Её посадили в камеру смертников.

Так рассказывают о ней белые мемуаристы.

Морозной январской ночью Колчак был расстрелян на пустынном берегу Ангары, тело бросили в прорубь. И на суде, и перед казнью он держался мужественно, как солдат. Анне Васильевне расстрел был заменён тюремным заключением. В дальнейшем её то выпускали на свободу, то вновь сажали, теперь уже в лагерь. В общей сложности - забегаю вперёд - просидела она свыше двадцати лет.

Так вот, оказывается, с кем пришлось мне сидеть в столовке, за нечистым дощатым столом бок о бок и хлебать лагерную баланду, она из котелочка, я - из своего рукомойника.

Встречаясь на работе, часто мы с Анной Васильевной вместе обедали, облюбовав для этого самый живописный в лысой Бурме уголок на огородах, на берегу маленького пруда. Над прудом, бутылочно-зелёным в тени, нависали вётлы, и за спиной у нас, под белёной стеной какой-то мазанки, торчали копья жёлтых и розовых мальв.

Огороды имели собственную кухню. На грядках к тому времени поднялись зелёные стрелки лука. Они служили существенным подспорьем к скромному нашему обеду. Витамины! Мелко нарезанным луком я густо засыпал свой суп.

Беседы у нас проходили самые разнообразные. О том, что творилось в стране, Анна Васильевна отзывалась очень сдержанно, но в такой сдержанности чувствовалась спокойная ирония думающего и много претерпевшего человека.

Ассиро-вавилонская монархия, - как-то определила она сталинский режим.

Мне хотелось убедиться, правда ли то, что сообщили о ней огородницы. Спросить прямиком, в лоб, было неудобно. При ближайшей встрече с Анной Васильевной я, будто случайно, завёл речь о Колчаке, сказав, что перед войной собирался писать о нём роман.

А в каком духе вы собирались писать? - спросила она, не поднимая глаз - сразу насторожилась, я заметил. Учитывая, кто моя собеседница, и подбирая выражения, я осторожно высказал собственное мнение об этой исторической фигуре. Мне вспомнились рассказы очевидцев о вспышках бешеного гнева адмирала, когда он бил о пол стакан, ломал карандаши.

Кажется, у него был вспыльчивый характер?

Анна Васильевна улыбнулась в ответ. На сухом, бронзовом от степного солнца, обветренном лице легло мягкое задумчивое выражение - вспоминала.

Да, он был горяч, - сказала она.

Последние сомнения, какие были, исчезли. Передо мной был живой и трагический кусок русской истории.

Кроме Анны Васильевны в работе местного драматического кружка деятельное участие принимали Анна Лацис, режиссёр, коммунистка, родственница известного латышского писателя Лациса; инженер Чичко; Мэри Капнист, Фира Лейзерова и другие. Ставили мелкие одноактные пьесы, играли с увлеченьем.

Как-то руководительница кружка Анна Лацис - женщина с большими светлыми северными глазами, средних лет, очень энергичная, - вспомнила, что у себя в Риге, перед войной, она ставила комедию Гольдони “Забавный случай”, и решила поставить её на сцене бурминского театра. Замысел был более чем дерзок. Создать сложный постановочный спектакль буквально из ничего, не имея ни декораций, ни костюмов, ни реквизита и не надеясь на какое-либо содействие свыше.

И всё же Лацис сумела захватить кружковцев своей идеей. С подлинным энтузиазмом решили готовиться к спектаклю.

(Мне вспомнился арестантский спектакль, который описывает Достоевский в “Записках из Мёртвого дома”.)

Поистине, в условиях лагеря это было подвигом. На репетицию артисты приходили после тяжёлого рабочего дня, который тянулся от зари до зари. Казалось, сил у людей могло хватить лишь на то, чтобы добраться до своей койки, свалиться, как мешок, и спать, спать. Но, закончив работу, усталые, измотанные лагерники шли не к себе в барак, а в клуб репетировать пьесу. Репетиции, на которых можно было забыть всё окружающее и отдаться искусству сценического преображения, были праздником для участников.

И вот наконец состоялась премьера комедии Гольдони “Забавный случай”, - был на ней и я. Низенький тесный клубный зал полнёхонек. В первых рядах, на врытых в земляной пол скамейках, виднелись золотые и синие погоны начальства, шёлковые косынки их жён и дочек. Сзади тесной толпой стояли зеки. Стояли и в проходах. Те, что были впереди - уселись на пол.

И когда открылась маленькая сцена, общий вздох изумления и восторга пронёсся по залу. Обычно в таких случаях вместо декораций зрители видели рамы с натянутыми на них соломенными матами, чем и ограничивалось всё убранство сцены. Были раньше две деревянные колонны, но угодили в печку начальника культурно-воспитательной части в одну из зим.

Сейчас на подмостках стояла роскошная, покрытая, казалось, золочёной баро?чной резьбой мебель, по сторонам, в зелёных ящиках, возвышались круглые подстриженные апельсиновые деревца с висящими на них оранжево-красными плодами. По сцене, разговаривая, смеясь, ссорясь, влюбляясь, интригуя друг друга, расхаживали нарядные кавалеры в расшитых золотом кафтанах, в белых пудрёных завитых париках и разряженные лукавые красавицы в широких парчовых фижмах, в широкополых шляпах, украшенных перьями и цветами. Придерживая двумя пальчиками пышные юбки, они жеманно приседали в ответ на низкие поклоны размахивавших треуголками кавалеров. Манерный, галантный, фривольно-игривый XVIII век глядел на зрителей с убогой сцены. Потрясённые чудом сценического перевоплощения, они смотрели, разинув рты.

Действие развивалось, шёл весёлый спектакль, полный итальянской живости, юмора и блеска - по залу поминутно прокатывался гул смеха и рукоплесканий.

Больше всего поражало наивную и неприхотливую публику сознание, что ведь все эти неузнаваемые, нарядные, причудливо-разряженные господа и дамы - свои ребята, зеки, те самые, которых вчера гоняли под конвоем, которых привыкли видеть в грязных рваных ватниках и разбитых бутсах. Вот они. Вон Капнист, нянька из яслей (и не узнать, какая красотка!). Вон красивая учётчица Лейзерова Фира. Вон инженер Чичко из ремонтной мастерской...

И возникала наивная гордость: смотрите, на что мы, бесправные, способны. Смотрите и вы, сидящие в первых рядах, для которых каждый из нас только номер личного дела. Вы, пришедшие в свой крепостной театр.

Актёры - и хорошие, и слабые - под руководством опытного культурного режиссёра играли с громадным подъёмом, полностью отдавая себя. Спектакль получился превосходный. Долго потом вспоминала Бурма “Забавный случай”.

После Анна Васильевна говорила мне:

Как художница я бываю во всех бараках, и женских, и мужских. И я всякий раз после спектакля убеждаюсь, как важно и нужно для этих людей дело, которое мы делали с таким трудом, с таким напряженьем и радостью.

Если идея постановки комедии Гольдони принадлежала Лацис, то техническое осуществление этого дерзкого замысла целиком и полностью пало на плечи Анны Васильевны. Но сколько понадобилось энергии! Сколько вкуса, изобретательности и остроумной выдумки!

Откуда, например, можно было достать парики? Анна Васильевна вспомнила, что есть заключённая, в прошлом парикмахерша, немецкая колонистка с Волги. Пошла к ней в барак и стала уговаривать взяться за такую работу. И уговорила в конце концов; немка соблазнилась клятвенным обещаньем, что перед спектаклем со сцены будет объявлено: парики и костюмы её работы, Нины Вернер.

Даже в лагере проявляется людское честолюбие.

Достали пакли, на палках завили локоны, густо напудрили мукой. Парики получились такие, что актрисы, сначала было отказавшиеся их надевать, когда увидели, как выглядят со сцены... - охотно надели. Раздобыли байки и сшили кафтаны для мужчин. В ремонтной мастерской Анна Васильевна выспросила обрезки латуни - они превратились в золотое шитьё на кафтанах. Треуголки клеили из картона. Шляпа Констанции, которую играла Мэри Капнист, была сделана из пастушеского бриля - плели такие в Бурме из простой соломы. Анна Васильевна украсила её белой птичкой и самодельными розами. Женские костюмы, фижмы, подборы были сделаны из лиловой и розовой марли, скреплены искусственными цветами. У женщин, старавшихся даже в бараках у себя создать видимость уюта, были марлевые накидки на подушках. Анна Васильевна делала из них жабо.

Декорации? Собрали всякую рвань, выкрасили, чем бог послал, натянули на щиты. Из картона Анна Васильевна вырезала какие-то баро?чные узоры под резьбу, расписала сажей, мелом, глиной и набила на столы, табуретки и карнизы, со стороны зрительного зала - вот вам и роскошная мебель. Много труда потребовало сооружение декоративных апельсиновых деревьев. Нужно было достать прямые палки, просверлить в них дырку и вставить в дырки ветки арчи - ползучей туи, собранной на каменистых склонах сопок. Затем Анна Васильевна шарообразно подстригла ножницами изготовленные деревца и увешала “апельсинами”, вырезанными из крупной моркови.

Вообще выдумщица Анна Васильевна была необыкновенная.

Под Новый год зашёл я к ней в клуб и поразился. Посреди кабинки, упираясь в потолок, стояла большая ёлка. Анна Васильевна - седая, с гладко причёсанными волосами, стройная, в синем лыжном костюме, - развешивала на мохнатых зелёных ветвях разноцветные бонбоньерки - наверно, сама клеила. Ёлка в голом степном Казахстане, где и кустик редко увидишь!

Откуда это у вас? - изумился я. Анна Васильевна улыбнулась довольная.

А вы посмотрите внимательней.

Я посмотрел внимательней. Никакой ёлки в действительности не существовало. Подпиравший потолок деревянный столб посреди кабинки был замаскирован многочисленными, подвязанными одна под другой ветками арчи, которые превратили его в новогоднюю ёлку.

Ныне Анна Васильевна реабилитирована. Живёт она в Москве, со своей сестрой. Сейчас ей восемьдесят лет, но она бодра, подвижна, много читает, живо интересуется литературой, театром, политикой. Лето обычно проводит на даче у своих знакомых. Несколько лет работала в театре кукол художником-оформителем, сначала в Рыбинске, а затем в Москве.

Ныне она получает маленькую пенсию - в память отца, известного музыкального деятеля...

(А.В.Тимирёва умерла 31 января 1975 г., похоронена на Ваганьковском кладбище. - Ред. )

Фантастическая страна Россия.

На Карабасе, в ожидании отправки на новое место работы, познакомился я с земляком, актёром Московского железнодорожного театра Будановым. Средних лет, себе на уме, с привычкой быть всегда на людях, с хорошо подвешенным языком, нигде не теряющийся, новый знакомый не был политическим. Свои шесть лет он получил за убийство: из охотничьего ружья наповал уложил хулигана-соседа, который в пьяном виде вломился к нему на дачу и стал дебоширить. На сцене Буданов исполнял комические роли, да и в жизни не прочь был покомиковать, но что-то жёсткое, неприятное было в его простецком лице. Как земляки, решили мы, насколько это возможно, держаться вместе.

Вскоре нашёлся “покупатель” и на нас. Из ЦПО (Центрального продовольственного отделения), вместе с начальником отделения, в поисках нужных ему людей, приехал руководитель культбригады, некий Кузнецов. Принятые в культбригаду, очутились мы с Будановым на Поливном участке.

Участок представлял собой сплошную зону. Даже расконвоированные жили в бараках за колючей проволокой и на работу за зоной выходили по особым пропускам. И конторщики, и члены культбригады. Оригинален был её состав. Руководитель культбригады - вор и аферист Мишка Кузнецов. Среди членов - убийца Буданов, власовец Косинов, белый эмигрант Чернин, военнопленный гитлеровский солдат Вили Хертлейн, проститутка-хипесница Валя. И прочие, в таком же духе. Клуб, где выступала культбригада, был более приглядным и внутри оформленным лучше, чем убогий бурминский, и пользовался большой популярностью среди здешних зрителей, как вольных, так и невольных. Культбригада выступала с концертами и театральными постановками.

Наш руководитель Кузнецов был, несомненно, фигурой примечательной. Глядя на этого молодого, сухопарого, всегда серьёзного парня с приличными манерами, не верилось, что перед тобой профессиональный уголовник-блатарь. Впрочем, в том чувстве собственного достоинства, с которым он держался, чувствовался вожак-пахан.

Но этот прожжённый мошенник обладал совершенно бескорыстной, даже трогательной любовью к театру. И был талантлив, в этом нельзя было ему отказать. Он прилично играл на сцене, выступая и в драматических, и в комических ролях, у него был небольшой голос, он пел и дирижировал хором, играл на гитаре. Кроме того, был режиссёром. Конечно, весьма неопытным, даже малограмотным, требующим большой школы, но всё-таки режиссёром-самоучкой, способным даже мизансцену построить.

И тут бросалась в глаза разница между бурминским драмкружком и нашей культбригадой. Вспоминалась подготовка “Забавного случая”. Там был подлинный энтузиазм, люди отдавались театру, репетировали после тяжёлого трудового дня, позабыв усталость. Там было бескорыстное увлечение, живейший интерес, творчество. Здесь была служба. Казённая советская работа, к которой относились как ко всякой советской работе, чисто формально. Делали только то, что давало право на привилегированное положение и спасало от общих работ. Бригада имела двух опытных актёров-профессионалов, Косинова и Буданова, и полупрофессионала Сергея Сергеевича, ленинградца, связанного с театральными кругами. Но я не помню случая, чтобы они сами что-нибудь посоветовали, подсказали или показали совершенно неопытному нашему режиссёру. Молча сидели на совещаниях и слушали то, что он говорит, а на сцене выполняли положенное по пьесе. Всё им было “до лампочки”.

Попробую дать портреты наиболее интересных членов культбригады.

Косинов. Тонкий, изящный даже в одежде лагерника, лицо нервное, породистое, глаза умные, тёмные, татарские, усы подстрижены. Во власовской армии он был капитаном, до того командиром Красной армии, а ещё раньше, до войны - артистом московского Камерного театра. Однажды в разговоре, изображая что-то, он сделал руками и всем телом манерно-пластическое движение - так и пахнуло на меня Камерным времён Таирова и Алисы Коонен.

После окончания Второй мировой войны отступающие власовцы были интернированы в американской зоне. Как-то американцы приказали Косинову и его однополчанам грузиться на машины - их-де перебрасывают на новое место. Погрузились, поехали. И очутились в расположении советских войск, под дулами десятков нацеленных на них автоматов.

Это произошло к сорок пятом году, - сказал Косинов. - В сорок шестом году американцы бы уже нас не выдали.

Он был осуждён на пятнадцать лет за измену Родине, и Кузнецову всякий раз стоило большого труда добиться у администрации разрешения Косинову ходить расконвоированным в его бригаде.

Завязался как-то у нас с Косиновым разговор на политическую тему. Я поинтересовался политической программой власовцев - чего они добивались.

Россия без коммунистов и капиталистов, вот наш лозунг, - ответил Косинов.

Под владычеством Гитлера?

Гитлер был для нас временным союзником, как и для Сталина. С помощью немцев мы сбросили бы коммунистов, а потом, собравшись с силами, принялись бы и за немцев. Наша конечная цель - свободная демократическая Россия.

И вы думаете, Гитлер позволил бы вам создать такую Россию?

Косинов ничего не ответил.

В другой раз заговорили о причинах поражения и разгрома нацистской Германии. Косинов сказал:

Главную роль сыграли наши русские морозы.

Как вам не совестно повторять глупую брехню германского генерального штаба! - вознегодовал я. Косинов как будто смутился и промолчал.

И всё же, по-видимому, он испытывал ко мне некоторую симпатию. Однажды сказал:

Если бы нам теперь пришлось встретиться на фронте, я думаю, мы не стали бы стрелять друг в друга. - И тёмные недобрые глаза его потеплели.

Первые послевоенные годы власовцы, с которыми приходилось мне встречаться, были уверены, что не сегодня-завтра вспыхнет новая война - с Америкой. Один из них, знакомый по бурминской больнице, в прошлом судовой механик и член партии, говорил уверенным тоном.

Осенью мои товарищи привезут мне мой капитанский мундир.

Говорилось это весной 1946 года. Мундира с власовскими погонами он не дождался - умер в больнице от туберкулёза.

Я запамятовал фамилию Сергея Сергеевича. Был это высокий, сухого склада, молчаливый старик в сером кепи с большим козырьком, какие носили немцы, и в резиновых сапогах. Лицо розовое, кожа гладкая, молодая. Белые подкрученные усы и повисшая на подбородке маленькая белая бородка производили впечатление сделанных из ваты и приклеенных - хотелось их снять. Сергей Сергеевич не расставался, куда бы ни шёл, с серым мешочком, где хранилась половина сегодняшней пайки. Ни его внешность старого русского барина (хоть и в немецком кепи), ни суховатая манера держаться никак не располагали к расспросам. За что он сидел и что представлял собой до лагеря, мне было неизвестно, однако я догадывался, что передо мной человек, связанный с театральным миром, интеллигентный и культурный.

Ещё более замкнутым, внутренне отгороженным от окружающих был Чернин Александр Варфоломеевич. О себе он никогда ничего не говорил, неизвестно было даже, откуда его, белого эмигранта, сюда привезли - из Болгарии, из Чехословакии, из Румынии, из Югославии. Сухой смугловатый брюнет южного типа, смахивал он на грека. Как-то в разговоре я добродушно назвал его просто по отчеству “Варфоломеичем”. Ершистый тон ответа сразу же дал понять, что Чернину совершенно не по душе такое непочтительно-фамильярное обращение к нему. Хоть он и в лагере.

Двое наших иностранцев, аккордеонист Вили Хертлейн и скрипач Катрель, держались особняком ото всех, всегда вместе, что было вполне естественно. Вили - коренастый белокурый молодой немчик - выглядел типичным гитлеровским солдатом. Так и представлялись при взгляде на него: мундир болотного цвета с белым плоскокрылым орлом на груди, лихо заломленная набекрень двойная пилотка, засученные рукава, автомат в руках. За всё время пребывания в культбригаде я ни словом с ним не перемолвился. О чём было беседовать мне с фашистским солдатом? Да, наверно, и русским он плохо владел.

Хертлейн был, похоже, хоть и смекалистым, но серым парнем, чего нельзя было сказать о его товарище. Катрель выглядел западноевропейским интеллигентом. Молодой, темноволосый, с тонким, слегка насмешливым лицом, всегда спокойный и ровный, он относился ко всему окружающему с тем характерным для европейца ироническим, слегка презрительным любопытством, о котором я уже говорил. Русским языком владел свободно. Он был неплохой музыкант, интеллигент, но не знал ни Чайковского, ни Пушкина. По крайней мере, когда я ему однажды рассказал содержание оперы “Евгений Онегин”, это было для него открытием и, кажется, произвело впечатление. Выслушал с большим вниманием, призадумался, потом с искренним недоумением спросил:

Но почему же Татьяна отказала Онегину?

Для него, западного европейца, непонятна была психология русской женщины прошлого века: “я другому отдана и буду век ему верна”.

Нельзя винить Катреля в невежестве. В фашистской Венгрии, где он вырос, вряд ли была известна старая русская культура.

Валя - наша певица - была очень хороша собой. Высокая, прекрасно сложенная, длинноногая, правильные черты лица, густые волосы цвета старого мёда. Только выражение красивых глаз - сладкое и лживое - портило впечатление. Говорили про Валю, будто работала она хипесницей. Заманивала мужчин к себе на квартиру, а там её дружки обдирали их как липку. Так ли это или не так - кто знает...

У красотки Вали был роман с начальником КВЧ (культурно-воспитательной части), молодым, чёрным, смазливым лейтенантом армянского типа. Малый был он невредный, добродушный, держался с нами просто, почти что товарищески. Ходили слухи, что он бывший фронтовик, перешёл служить в ГУЛАГ из армии, чем и объяснялись его демократические замашки. Жена лейтенанта жила с ним тут же в ЦПО. Вся культурно-воспитательная работа нашего начальника заключалась в том, что он жил с заключённой певицей и присутствовал иногда на репетициях культбригады.

Как-то он вызвал меня к себе и сообщил с глазу на глаз, что пишет доклад начальству о проведённых мероприятиях, и в докладе упоминает моё имя.

Вот послушайте, что я о вас пишу.

Взяв со стула мелко исписанный лист, прочёл вслух. Оказывается, недавно им было проведено общее собрание заключённых, на котором он сделал большой доклад о подписке на государственный заём. (Где? Когда?) Ещё с большим удивлением я услышал, что, оказывается, я - з/к Фибих, выступил на этом собрании с горячей речью, в которой призывал присутствующих всех подписаться на заём. “Мы советские люди, только временно изолированные, - обращаясь к собравшимся, оказывается, говорил я, - и мы с радостью поможем нашему советскому государству”.

До сих пор я не подозревал таких ораторских способностей за собой.

Ну как? Не возражаете? - спросил лейтенант, устремив на меня ясный, открытый взор.

Не возражаю, - ответил я, сохраняя такой же честный вид. Попробовал бы я возразить!

“Вот это туфта так туфта! - думал я, возвращаясь к товарищам в клуб. - Что там наша!”

Но если этот начальник КВЧ всё-таки общался с нами и создавал видимость какой-то работы, то совершенно неизвестно, чем вообще занимался другой КВЧ, сменивший его после ликвидации культбригады. Серой бесцветной фигурой был этот малограмотный лейтенантик. Как-то он спросил меня, что значит слово “интимный”. Другой раз попросил объяснить смысл ещё какого-то слова, тоже общеупотребительного, кажется, “пессимист”.

Такие вот борцы за культуру должны были нас воспитывать. И перевоспитывать.

Выступления культбригады хорошо принимались невзыскательными зрителями.

Когда давали концерт - Катрель играл на скрипке немудрёные музыкальные вещицы. Буданов с успехом читал юмористические рассказы.

Сердцу хо-очется лас-ковой -пе-есни,
И хо-ро-шей большой любви-и -

пела со сцены своим маленьким писклявым голоском медоволосая проститутка-хипесница. Хертлейн играл на аккордеоне. Чернин - на мандолине.

Я глядел на его тёмное сухое лицо и представлял себе Чернина молодым на разгульной офицерской пирушке, в расстёгнутом френче с погонами дроздовца или марковца, и вот так же с мандолиной в загорелых нервных руках. Мог ли он предполагать, что придётся ему, много лет спустя, развлекать своей мандолиной чекистов в советском концлагере?

Программа заканчивалась хоровым пением всей культбригады.

Улыбайтесь! Все улыбайтесь! - командовал Кузнецов, выстраивая нас на подмостках в две шеренги. Мы улыбались и с воодушевлением пели дружным горластым хором:

Ро-одина моя! Си-ильная, мо-гу-чая...

Стоя в заднем ряду, подпевал и я баском.

Все пели про сильную, могучую советскую Родину, ставшую для нас жестокой мачехой. Пели воры, убийцы и проститутки. Пел власовец, который с гитлеровской армией шёл на эту Родину. Пел белый эмигрант, в своё время воевавший против неё, а затем бежавший за её пределы.

И маленький немчик, фашистский солдат, аккомпанировал этой торжественной песне на большом белом аккордеоне.

Кузнецов решил блеснуть: поставить патриотическую пьесу “Константин Заслонов”, об известном белорусском подпольщике - инженере, работавшем в оккупированном немцами Минске.

Сценическое оформление этой постановки нисколько не напоминало ту импровизированную самодеятельность, какой отличался бурминский спектакль. Декорации были настоящие, костюмы тоже. Среди заключённых нашёлся молодой художник с большим сроком, его расконвоировали, и он принялся за работу. Не все написанные им декорации оказались вполне удачными. Железнодорожное депо, например, неправдоподобно чистенькое, было рассчитано на большую сцену, а не на такую крошечную, как наша. Но остальные декорации были неплохими.

Трофейные немецкие мундиры и шапки достали в каптёрке - после войны их в большом количестве прислали в лагеря в качестве одежды для заключённых. Были специально изготовлены форменные немецкие фуражки для гестаповца, которого играл Косинов, и для советника Хирта (Сергей Сергеевич). Штатские костюмы одолжили исполнителям вольные. Главную роль, Заслонова, исполнял сам Кузнецов.

Впервые в жизни стал актёром и я. Мне досталась роль Ганса, денщика советника Хирта, тупого немецкого солдата-палача. Ирония судьбы!.. Немецкий мундир (не знаю, какой гитлеровец носил его до меня) я украсил вырезанными из картона погонами и соответствующими значками. Жжёной пробкой подрисовал себе гитлеровские усы. Получился фриц хоть куда! Маленькую свою роль я, как мог, расцветил. Когда поднимается занавес, зритель видит комнату Хирта, в которой, накрывая на стол, хлопочет Ганс. Сергей Сергеевич научил меня немецкой песенке, которую я эти минуты и напевал.

В одной из картин применял следующий трюк.

Напряжённая сцена допроса у Хирта арестованного подпольщика-коммуниста. Допрашивает гестаповец (Косинов), холодный, жестокий, изящный, в офицерской немецкой форме. Таким он, наверно, и выглядел, когда служил в армии Власова. Тут же Хирт. Я стою сзади - руки по швам, морда тупая. Хирт обращается к арестованному с увещевающей речью и тут что-то, им сказанное, кажется мне настолько смешным, что не могу удержаться, издаю короткий, совершенно дурацкий смешок, но сразу же спохватившись, опять замираю с глупой деревянной рожей.

Это, внезапно прозвучавшее среди напряжённой тишины зала, отрывистое идиотское ржанье всегда производило безошибочный эффект. В ответ зал грохотал общим смехом.

После того, как я впервые это проделал, сам для себя неожиданно, Косинов заявил, что такой смех срывает всю сцену допроса. Однако Сергей Сергеевич на это возразил: не только не срывает, а, наоборот, в силу контраста, усиливает впечатление от сцены. В конце концов, моё ржанье было санкционировано. Сергей Сергеевич даже подыгрывал мне в этот момент.

Маленькая речь Ганса сделала меня личностью популярной в ЦПО. Проходя по посёлку, нередко я слышал, как мальчишки, дети надзирателей, говорили вслед:

Смотри, Ганс идёт!

Ещё большую популярность завоевал Буданов, игравший полукомическую роль рабочего-подпольщика Кропли. Особенно понравилась публике постоянная его присказка “Лишь бы тихо”. В зоне Буданова иначе и не называли, как Кропля либо Лишьбытихо.

Даже в лагере люди тщатся сделать карьеру. Лишний раз я убедился, насколько сильно и неистребимо честолюбие человеческое.

Завоевав признание публики, Буданов стал исподволь подкатываться под Кузнецова с целью занять его место руководителя культбригады. Мишка это узнал - на одном из совещаний разгорелась бурная сцена.

Но тут я расстался с культбригадой.

Начальник КВЧ сообщил мне, что освободилось место хлебореза - хочу ли я его занять? Я задумался. Быть около хлеба - лучшей работы не придумаешь. В рассуждении сытости культбригада ничего не давала. Кроме того, было и другое обстоятельство, заставившее меня внимательно отнестись к такому предложению. “Заслонов” был уже показан здешним зрителям несколько раз, мы выезжали на гастроли с этим спектаклем не только на участки, но даже побывали и в До"линке, на большой настоящей сцене, где выступали перед высоким лагерным начальством. Требовалось уже освежить репертуар. Возник замысел поставить комедию Шкваркина “Чужой ребёнок”, в которой для меня не оказалось роли.

Я чувствовал, что Кузнецов смотрит теперь на меня, как на балласт и - мужчина решительный - воспользуется любым поводом, чтобы выдворить меня из бригады, а КВЧ это санкционирует. Не поможет и присланный мамой меховой жилет, который я, в ущерб себе, поднёс Мишке и который тот принял весьма благосклонно. Из актёра я решил превратиться в хлебореза и сделал это, как оказалось, вполне своевременно.

Вскоре наша культбригада вообще прекратила своё существование. Лагерная администрация с некоторым запозданием решила, что это излишняя роскошь для заключённых. Кузнецов вернулся, выражаясь библейским языком, на блевотину свою. После как-то я видел его в соседнем бараке. Сидел Мишка среди уркаганов свой в доску, совсем не такой, каким был он в бригаде, и азартно шлёпал по столу грязными просаленным картами. Глаза лихорадочно блестели, наверно, от анаши? - наркотика, который употребляют блатари. Меня не заметил.

Вскоре я узнал, что Кузнецов умер. От туберкулёза. А ведь талантлив был. И, видимо, искренне хотел подняться с того дна, на которое бросила его жизнь.

Косинова некоторое время спустя отправили с этапом куда-то в спецлагерь на каторжные работы. Хертлейн и Катрель досрочно были освобождены и вернулись на родину, как и все находившиеся в советских лагерях военнопленные. Судьба остальных товарищей по культбригаде мне неизвестна. <...>

Фото из семейного архива Сафоновых
публикуются впервые

). Существовали следующие ИТЛ:

• Акмолинский лагерь жён изменников Родины (АЛЖИР)
• Безымянлаг
• Воркутлаг (Воркутинский ИТЛ)
• Джезказганлаг (Степлаг)
• Инталаг
• Котласский ИТЛ
• Краслаг
• Локчимлаг
• Пермские лагеря
• Печорлаг
• Печжелдорлаг
• Прорвлаг
• Свирьлаг
• Севжелдорлаг
• Сиблаг
• Соловецкий Лагерь Особого Назначения (СЛОН)
• Таежлаг
• Устьвымлаг
• Ухтижемлаг

Каждый из вышеперечисленных ИТЛ включал в себя целый ряд лагерных пунктов (то есть собственно лагерей). Особенно трудными условиями жизни и работы заключённых славились лагеря на Колыме .

Статистика ГУЛАГа

До конца 1980-х годов официальная статистика по ГУЛАГу была засекречена, доступ исследователей в архивы был невозможен, поэтому оценки были основаны либо на словах бывших заключённых или членов их семей, либо на применении математико-статистических методов.

После открытия архивов стали доступны официальные цифры, однако статистика ГУЛАГа отличается неполнотой, а данные из разных разделов зачастую не стыкуются друг с другом.

Согласно официальным данным всего в системе лагерей, тюрем и колоний ОГПУ и НКВД в 1930-56 единовременно содержалось более 2,5 млн человек (максимум был достигнут в начале 1950-х в результате послевоенного ужесточения уголовного законодательства и социальных последствий голода 1946-1947 ).

Справка о смертности заключённых в системе ГУЛАГа за период 1930-1956 гг.

Справка о смертности заключённых в системе ГУЛАГа за период 1930-1956 гг.

Годы	Число умерших	% умерших к среднесписочному
1930*	7980	4,2
1931*	7283	2,9
1932*	13197	4,8
1933*	67297	15,3
1934*	25187	4,28
1935**	31636	2,75
1936**	24993	2,11
1937**	31056	2,42
1938**	108654	5,35
1939***	44750	3,1
1940	41275	2,72
1941	115484	6,1
1942	352560	24,9
1943	267826	22,4
1944	114481	9,2
1945	81917	5,95
1946	30715	2,2
1947	66830	3,59
1948	50659	2,28
1949	29350	1,21
1950	24511	0,95
1951	22466	0,92
1952	20643	0,84
1953****	9628	0,67
1954	8358	0,69
1955	4842	0,53
1956	3164	0,4
Итого	1606742
* Только в ИТЛ. ** В ИТЛ и местах заключения (НТК, тюрьмы). *** Далее в ИТЛ и НТК. **** Без ОЛ. (О. Л. - особые лагеря). Справка подготовлена по материалам ОУРЗ ГУЛАГа (ГАРФ. Ф. 9414)

После публикации в начале 1990-х годов архивных документов из ведущих российских архивов, прежде всего - в Государственного архива Российской Федерации (бывший ЦГАОР СССР) и Российского центра социально-политической истории (бывший ЦПА ИМЛ) ряд исследователей сделали вывод, что за 1930-1953 в исправительно-трудовых колониях побывало 6,5 млн человек, из них по политическим мотивам - около 1,3 млн, через исправительно-трудовые лагеря за 1937-1950 гг. осуждённых по политическим статьям прошло около двух млн человек.

Таким образом, опираясь на приведённые архивные данные ОГПУ-НКВД-МВД СССР, можно сделать вывод: за 1920-1953 годы через систему ИТЛ прошло около 10 млн человек, в том числе по статье контрреволюционные преступления - 3,4-3,7 млн человек.

Национальный состав заключённых

Согласно ряду исследований на 1 января 1939 года в лагерях ГУЛАГа национальный состав заключённых был распределен следующим образом:

• русские - 830 491 (63,05 %)
• украинцы - 181 905 (13,81 %)
• белорусы - 44 785 (3,40 %)
• татары - 24 894 (1,89 %)
• узбеки - 24 499 (1,86 %)
• евреи - 19 758 (1,50 %)
• немцы - 18 572 (1,41 %)
• казахи - 17 123 (1,30 %)
• поляки - 16 860 (1,28 %)
• грузины - 11 723 (0,89 %)
• армяне - 11 064 (0,84 %)
• туркмены - 9 352 (0,71 %)
• другие национальности - 8,06 % .

По данным, приводимым в этой же работе, на 1 января 1951 года в лагерях и колониях количество заключённых составляло:

• русские - 1 405 511 (805 995/599 516 - 55,59 %)
• украинцы - 506 221 (362 643/143 578 - 20,02 %)
• белорусы - 96 471 (63 863/32 608 - 3,82 %)
• татары - 56 928 (28 532/28 396 - 2,25 %)
• литовцы - 43 016 (35 773/7 243 - 1,70 %)
• немцы - 32 269 (21 096/11 173 - 1,28 %)
• узбеки - 30029 (14 137/15 892 - 1,19 %)
• латыши - 28 520 (21 689/6 831 - 1,13 %)
• армяне - 26 764 (12 029/14 735 - 1,06 %)
• казахи - 25 906 (12 554/13 352 - 1,03 %)
• евреи - 25 425 (14 374/11 051 - 1,01 %)
• эстонцы - 24 618 (18 185/6 433 - 0,97 %)
• азербайджанцы - 23 704 (6 703/17 001 - 0,94 %)
• грузины - 23 583 (6 968/16 615 - 0,93 %)
• поляки - 23 527 (19 184/4 343 - 0,93 %)
• молдаване - 22 725 (16 008/6 717 - 0,90 %)
• другие национальности - около 5 %.

История организации

Начальный этап

15 апреля 1919 года в РСФСР вышел декрет «О лагерях принудительных работ». С самого начала существования Советской власти руководство большинством мест заключения было возложено на отдел исполнения наказаний Народного комиссариата юстиции , образованный в мае 1918 года . Частично этими же вопросами занималось и Главное управление принудительных работ при Народном комиссариате внутренних дел .

После октября 1917 и вплоть до 1934 общие тюрьмы находились в ведении республиканских Народных комиссариатов юстиции и входили в систему Главного управления исправительно-трудовых учреждений.

3 августа 1933 года постановлением СНК СССР утверждается , прописывающий различные аспекты функционирования ИТЛ. В частности, кодексом предписывается использование труда заключённых и узаконивается практика зачета двух дней ударной работы за три дня срока , широко применявшаяся для мотивации заключённых при строительстве Беломорканала .

Период после смерти Сталина

Ведомственная принадлежность ГУЛАГа после 1934 года менялась всего один раз - в марте ГУЛАГ был передан в ведение Министерства юстиции СССР , но в январе вновь возвращён в МВД СССР.

Следующим организационным изменением системы исполнения наказаний в СССР стало создание в октябре 1956 Главного управления исправительно-трудовых колоний, которое в марте было переименовано в Главное управление мест заключения.

При разделении НКВД на два самостоятельных наркомата - НКВД и НКГБ - это управление было переименовано в Тюремное управление НКВД. В 1954 году по постановлению Совета Министров СССР Тюремное управление было преобразовано в Тюремный отдел МВД СССР. В марте 1959 году Тюремный отдел был реорганизован и включён в систему Главного управления мест заключения МВД СССР.

Руководство ГУЛАГ

Начальники Управления

Первые руководители ГУЛАГа, - Фёдор Эйхманс , Лазарь Коган , Матвей Берман , Израиль Плинер , - в числе прочих видных чекистов погибли в годы «большого террора» . В 1937-1938 гг. они были арестованы и вскоре расстреляны.

Роль в экономике

Уже к началу 1930-х труд заключённых в СССР рассматривался как экономический ресурс. Постановление СНК в 1929 году предписывало ОГПУ организовать новые лагеря для приема заключённых в отдаленных районах страны

Еще более чётко отношение властей к заключённым как к экономическому ресурсу выразил Иосиф Сталин , в 1938 году выступивший на заседании Президиума Верховного Совета СССР и заявивший по поводу существовавшей тогда практики досрочного освобождения заключённых следующее :

Заключёнными ГУЛАГа в 1930-50-х годах велось строительство ряда крупных промышленных и транспортных объектов:

• каналов (Беломоро-Балтийский канал имени Сталина, канал имени Москвы, Волго-Донской канал имени Ленина);
• ГЭС (Волжская, Жигулевская, Угличская, Рыбинская, Куйбышевская, Нижнетуломская, Усть-Каменогорской, Цимлянская и др.);
• металлургических предприятий (Норильский и Нижнетагильский МК и др.);
• объектов советской ядерной программы;
• ряда железных дорог (Трансполярной магистрали , Кольской железной дороги , тоннеля на Сахалин , Караганда-Моинты-Балхаш, Печорской магистрали , вторых путей Сибирской магистрали, Тайшет-Лена (начало БАМа) и д.р.) и автострад (Москва - Минск, Магадан - Сусуман - Усть-Нера)

Ряд советских городов был основан и строился учреждениями ГУЛАГа (Комсомольск-на-Амуре , Советская Гавань , Магадан , Дудинка , Воркута , Ухта , Инта , Печора , Молотовск , Дубна , Находка)

Труд заключённых использовался также в сельском хозяйстве, в добывающих отраслях и на лесозаготовках. По данным некоторых историков на ГУЛАГ в среднем приходилось три процента валового национального продукта.

Оценки общей экономической эффективности системы ГУЛАГа не производились. Руководитель ГУЛАГа Наседкин 13 мая 1941 года писал : «Сопоставление себестоимости сельскохозяйственной продукции в лагерях и совхозах НКСХ СССР - показало, что себестоимость продукции в лагерях значительно превышает совхозную». После войны замминистра внутренних дел Чернышов писал в специальной записке, что в ГУЛАГ просто необходимо переводить на систему аналогичную гражданской экономике. Но несмотря на введение новых стимулов, детальную проработку тарифных сеток, норм выработки самоокупаемость ГУЛАГа не могла быть достигнута; производительность труда заключённых была ниже, чем у вольнонаемных работников, а стоимость содержания системы лагерей и колоний возрастала.

После смерти Сталина и проведения в 1953 году массовой амнистии число заключённых в лагерях сократилось в два раза , строительство ряда объектов было прекращено. В течение нескольких лет после этого система ГУЛАГа планомерно сворачивалась и окончательно прекратила свое существование в 1960 г.

Условия

Организация лагерей

В ИТЛ устанавливались три категории режима содержания заключённых: строгий, усиленный и общий.

По окончании карантина врачебно-трудкомиссиями производилось установление заключённым категорий физического труда.

• Физически здоровым заключённым устанавливалась первая категория трудоспособности, допускающая их использование на тяжёлых физических работах.
• Заключённые, имевшие незначительные физические недостатки (пониженную упитанность, неорганического характера функциональные расстройства), относились ко второй категории трудоспособности и использовались на работах средней тяжести.
• Заключённые, имевшие явно выраженные физические недостатки и заболевания, как то: декомпенсированный порок сердца, хроническое заболевание почек, печени и других органов, однако, не вызывающие глубоких расстройств организма, относились к третьей категории трудоспособности и использовались на лёгких физических работах и работах индивидуального физического труда.
• Заключённые, имевшие тяжёлые физические недостатки, исключающие возможность их трудового использования, относились к четвёртой категории - категории инвалидов.

Отсюда все рабочие процессы, характерные для производительного профиля того или иного лагеря, были разбиты по степени тяжести на: тяжёлые, средние и лёгкие.

Для заключённых каждого лагеря в системе ГУЛАГа существовала стандартная система учёта узников по признаку их трудового использования, введённая в 1935 г. Все работающие заключённые делились на две группы. Основной трудовой контингент, который выполнял производственные, строительные или прочие задачи данного лагеря, составлял группу «А». Помимо него, определённая группа заключённых всегда была занята работами, возникающими внутри лагеря или лагерной администрации. Этот, в основном административно-управленческий и обслуживающий персонал, причислялся к группе «Б». Неработающие заключённые также делились на две категории: группа «В» включала в себя тех, кто не работал по причине болезни, а все остальные неработающие, соответственно, объединялись в группу «Г». Данная группа представлялась самой неоднородной: часть этих заключённых только временно не работали по внешним обстоятельствам - из-за их нахождения на этапе или в карантине, из-за непредоставления работы со стороны лагерной администрации, из-за внутрилагерной переброски рабочей силы и т. п., - но к ней также следовало причислять «отказчиков» и узников, содержащихся в изоляторах и карцерах.

Доля группы «А» - то есть основной рабочая сила, редко достигала 70 %. Кроме того широко использовался труд вольно-наёмных работников (составлявших 20-70 % группы «А» (в разное время и в разных лагерях)).

Нормы на работу составляли в год около 270-300 трудовых дней (по разному в разных лагерях и в разные годы, исключая, естественно, годы войны). Трудовой день - до 10-12 часов максимально. В случае суровых климатических условий работы отменялись.

Норма питания № 1 (основная) заключённого ГУЛАГа в 1948 году (на 1 человека в день в граммах) :

1. Хлеб 700 (800 для занятых на тяжёлых работах)
2. Мука пшеничная 10
3. Крупа разная 110
4. Макароны и вермишель 10
5. Мясо 20
6. Рыба 60
7. Жиры 13
8. Картофель и овощи 650
9. Сахар 17
10. Соль 20
11. Чай суррогатный 2
12. Томат-пюре 10
13. Перец 0,1
14. Лавровый лист 0,1

Несмотря на существование определённых нормативов содержания заключённых, результаты проверок лагерей показывали их систематическое нарушение:

Большой процент смертности падает на простудные заболевания и на истощение; простудные заболевания объясняются тем, что есть заключённые, которые выходят на работу плохо одетые и обутые, бараки зачастую из-за отсутствия топлива не отапливаются, вследствие чего перемёрзшие под открытым небом заключённые не отогреваются в холодных бараках, что влечет за собой грипп, воспаление лёгких, и другие простудные заболевания

До конца 1940-х годов, когда условия содержания несколько улучшились, смертность заключённых в лагерях ГУЛАГа превышала среднюю по стране, а в отдельные годы (1942-43) доходила до 20 % от среднесписочной численности узников. Согласно официальным документам, всего за годы существования ГУЛАГа в нем умерли более 1,1 млн человек (ещё более 600 тыс. умерли в тюрьмах и колониях). Ряд исследователей, например В. В. Цаплин , отмечали заметные расхождения в имеющейся статистике, но на данный момент эти замечания носят отрывочный характер, и не могут быть использованы для её характеристики в целом.

Правонарушения

В данный момент в связи с открытием служебной документации и внутренних приказов, ранее недоступных историкам, имеется ряд материалов, подтверждающих репрессии, причём произведённые в силу указов и постановлений органов исполнительной и законодательной власти.

К примеру, в силу Постановления ГКО N 634/сс от 6 сентября 1941 г. в Орловской тюрьме ГУГБ был осуществлён расстрел 170 политических заключённых. Объяснялось данное решение тем, что перемещение осуждённых данной тюрьмы не представлялось возможным. Большую часть отбывающих наказание в таких случаях отпускали либо приписывали отступавшим войсковым частям. Наиболее опасных заключённых в ряде случаев ликвидировали.

Примечательным фактом было издание 5 марта 1948 года так называемого «дополнительного указа воровского закона для заключённых», который определил основные положения системы отношений привилегированных заключённых - «воров», заключённых - «мужиков» и некоторого персонала из числа заключённых :

Данный закон вызвал весьма негативные последствия для непривилегированных заключённых лагерей и тюрем, вследствие чего отдельные группировки «мужиков» стали оказывать противодействие, организовывать выступления против «воров» и соответствующим законам, совершая в том числе акты неповиновения, поднимая восстания, учиняя поджоги. В ряде учреждений контроль над заключёнными, который де-факто принадлежал и осуществлялся преступными группами «воров» был утерян, руководства лагерей обратились непосредственно в высшие инстанции с просьбой выделения дополнительно наиболее авторитетных «воров» для наведения порядка и восстановления контроля, что иногда вызывало некоторую потерю управляемости местами лишения свободы, давало повод преступным группам контролировать сам механизм отбывания наказания, диктуя свои условия сотрудничества. .

Система стимулирования труда в ГУЛАГе

Заключённые, отказывающиеся от работы, подлежали переводу на штрафной режим, а «злостные отказчики, своими действиями разлагающие трудовую дисциплину в лагере», привлекались к уголовной ответственности. За нарушения трудовой дисциплины на заключённых налагались взыскания. В зависимости от характера таких нарушений, могли быть наложены следующие взыскания:

• лишение свиданий, переписки, передач на срок до 6 месяцев, ограничение в праве пользования личными деньгами на срок до 3-х месяцев и возмещение причинённого ущерба;
• перевод на общие работы;
• перевод на штрафной лагпункт сроком до 6 месяцев;
• перевод в штрафной изолятор сроком до 20 суток;
• перевод в худшие материально-бытовые условия (штрафной паёк, менее благоустроенный барак и т. п.)

В отношении заключённых, соблюдавших режим, хорошо проявивших себя на производстве, перевыполнявших установленную норму, могли применяться следующие меры поощрения со стороны лагерного руководства:

• объявление благодарности перед строем или в приказе с занесением в личное дело;
• выдача премии (денежной или натуральной);
• предоставление внеочередного свидания;
• предоставление права получения посылок и передач без ограничения;
• предоставление право перевода денег родственникам в сумме, не превышающей 100 руб. в месяц;
• перевод на более квалифицированную работу.

Кроме того, десятник в отношении хорошо работавшего заключённого мог ходатайствовать перед прорабом или начальником лагпункта о предоставлении заключённому льгот, предусмотренных для стахановцев.

Заключённым, работавшим «стахановскими методами труда» , предоставлялся целый ряд специальных, дополнительных льгот, в частности:

• проживание в более благоустроенных бараках, оборудованных топчанами или кроватями и обеспеченных постельными принадлежностями, культуголком и радио;
• специальный улучшенный паёк;
• отдельная столовая или отдельные столы в общей столовой с первоочередным обслуживанием;
• вещевое довольствие в первую очередь;
• преимущественное право пользования лагерным ларьком;
• первоочередное получение книг, газет и журналов из библиотеки лагеря;
• постоянный клубный билет на занятие лучшего места для просмотра кинокартин, художественных постановок и литературных вечеров;
• командирование на курсы внутри лагеря для получения или повышения соответствующей квалификации (шофера, тракториста, машиниста и т. д.)

Сходные меры поощрения были приняты и для заключённых, имевших звание ударников.

Наряду с данной системой стимулирования существовали и другие, которые состояли только из компонентов, поощрявших высокую производительность труда заключённого (и не имевших «наказательного» компонента). Одна из них связана с практикой засчитывать заключённому один отработанный с перевыполнением установленной нормы рабочий день за полтора, два (или еще больше) дня его срока заключения. Результатом такой практики являлось досрочное освобождение заключённых, положительно проявивших себя на работе. В 1939 году эта практика была отменена, а сама система «досрочного освобождения» сводилась к замене заключения в лагере на принудительное поселение. Так, согласно указу от 22 ноября 1938 г «О дополнительных льготах для заключённых досрочно освобождаемых за ударную работу на строительстве 2-х путей „Карымская - Хабаровск“ , 8 900 заключённых - ударников досрочно освобождались, с переводом на свободное проживание в район строительства БАМа до окончания срока наказания. В годы войны стали практиковаться освобождения на основе постановлений ГКО с передачей освобожденных в РККА , а потом на основе Указов Президиума Верховного Совета СССР (так называемые амнистии) .

Третья система стимулирования труда в лагерях заключалась в дифференцированной выплате заключённым денег за выполненную ими работу. Эти деньги в административных документах изначально и вплоть до конца 1940-х гг. обозначались терминами „денежное поощрение“ или „денежное премиальное вознаграждение“. Понятие „зарплата“ тоже иногда употреблялось, но официально такое название было введено только в 1950 г. Денежные премиальные вознаграждения выплачивались заключённым „за все работы, выполняемые в исправительно-трудовых лагерях“ , при этом заключённые могли получать заработанные деньги на руки в сумме не свыше 150 рублей единовременно. Деньги сверх этой суммы зачислялись на их личные счета и выдавались по мере израсходования ранее выданных денег. Денег не получали неработающие и невыполняющие нормы. При этом „… даже незначительное перевыполнение норм выработки отдельными группами рабочих…“ могло вызвать большой рост фактически выплачиваемой суммы, что, в свою очередь, могло привести к непропорциональному развитию фонда премвознаграждения по отношению к выполнению плана капитальных работ . заключённым, временно освобождённым от работы по болезни и другим причинам, за время освобождения от работы заработная плата не начислялась, зато стоимость гарантированного питания и вещевого довольствия с них тоже не удерживалась. Актированным инвалидам, используемым на сдельных работах, оплата труда производилась по установленным для заключённых сдельным расценкам за фактически выполненный ими объем работ.

Воспоминания переживших

Знаменитый Мороз - начальник Ухтинских лагерей заявлял, что ему не нужны ни машины, ни лошади: „дайте побольше з/к - и он построит железную дорогу не только до Воркуты, а и через Северный полюс“. Деятель этот был готов мостить болота заключёнными, бросал их запросто работать в стылую зимнюю тайгу без палаток - у костра погреются! - без котлов для варки пищи - обойдутся без горячего! Но так как никто с него не спрашивал за „потери в живой силе“, то и пользовался он до поры до времени славой энергичного, инициативного деятеля. Я видел Мороза возле локомотива - первенца будущего движения, только что НА РУКАХ выгруженного с понтона. Мороз витийствовал перед свитой - необходимо, мол, срочно, развести пары, чтобы тотчас - до прокладки рельсов! - огласить окрестности паровозным гудком. Тут же было отдано распоряжение: натаскать воды в котел и разжечь топку!»

Дети в ГУЛАГе

В области борьбы с преступностью несовершеннолетних преобладали карательные меры исправительного воздействия. 16 июля 1939 года НКВД СССР издает приказ «С объявлением положения об изоляторе НКВД ОТК для несовершеннолетних», в котором было утверждено «Положение об изоляторе для несовершеннолетних», предписывающее размещать в изоляторах подростков возрастом от 12 до 16 лет, приговорённых судом к различным срокам заключения и не поддающихся иным мерам перевоспитания и исправления. Данная мера могла быть осуществлена с санкции прокурора, срок содержания в изоляторе ограничивался шестью месяцами.

Начиная с середины 1947 г. сроки наказания для несовершеннолетних, осуждённых за кражу государственного или общественного имущества были увеличены до 10 - 25 лет. Еще Постановлением ВЦИК и СНК от 25 ноября 1935 г. «Об изменении действующего законодательства РСФСР о мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних, с детской беспризорностью и безнадзорностью» была отменена возможность снижения срока наказания для несовершеннолетних в возрасте 14 - 18 лет, значительно был ужесточён режим содержания детей в местах лишения свободы.

В написанной в 1940 году секретной монографии «Главное управление исправительно-трудовых лагерей и колоний НКВД СССР» имеется отдельная глава «Работа с несовершеннолетними и безнадзорными» :

«В системе ГУЛАГ’а организационно обособлена работа с несовершеннолетними правонарушителями и безнадзорными.

По решению ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 31 мая 1935 г. в Наркомвнуделе создан Отдел Трудовых колоний, имеющий своей задачей организацию приёмников-распределителей, изоляторов и трудколоний для несовершеннолетних беспризорных и преступников.

Указанное решение ЦК ВКП(б) и СНК предусматривало перевоспитание беспризорных и безнадзорных детей путём культурнопросветительной и производственной работы с ними и дальнейшее направление их на работу в промышленность и сельское хозяйство.

Приёмники-распределители осуществляют процесс изымания с улиц беспризорных и безнадзорных детей, содержат детей у себя в течение одного месяца, а затем, после установления необходимых данных о них и родителях, дают им соответствующее дальнейшее направление. Действующие в системе ГУЛАГ’а 162 приёмника-распределителя за четыре с половиной года своей работы пропустили 952834 подростка, которые были направлены как в детские учреждения Наркомпроса, Наркомздрава и Наркомсобеза, так и в трудовые колонии ГУЛАГ’а НКВД. В настоящее время в системе ГУЛАГ’а действуют 50 трудовых колоний закрытого и открытого типа.

В колониях открытого типа находятся несовершеннолетние преступники с одной судимостью, а в колониях закрытого типа содержатся, в условиях особого режима, несовершеннолетние преступники от 12 до 18 лет, имеющие за собой большое количество приводов и несколько судимостей.

С момента решения ЦК ВКП(б) и СНК через трудовые колонии пропущено 155506 подростков в возрасте от 12 до 18 лет, из которых 68927 судившихся и 86579 не судившихся. Так как основной задачей трудовых колоний НКВД является перевоспитание детей и привитие им трудовых навыков, - во всех трудколониях ГУЛАГ’а организованы производственные предприятия, в которых работают все несовершеннолетние преступники.

В трудовых колониях ГУЛАГ’а имеются, как правило, четыре основные вида производства:

1. Металлообработка,
2. Деревообработка,
3. Обувное производство,
4. Трикотажное производство (в колониях для девушек).

Во всех колониях организованы средние школы, работающие по общей семилетней программе обучения.

Организованы клубы, с соответствующими кружками самодеятельности: музыкальными, драматическими, хоровыми, ИЗО, техническими, физкультурными и другими. Воспитательные и педагогические кадры колоний для несовершеннолетних насчитывают: 1200 воспитателей - преимущественно из членов комсомола и членов партии, 800 педагогов и 255 руководителей кружков художественной самодеятельности. Почти во всех колониях организованы пионерские отряды и комсомольские организации из состава несудившихся воспитанников. На 1 марта 1940 года в колониях ГУЛАГ’а насчитывалось 4126 пионеров и 1075 членов ВЛКСМ.

Работа в колониях организована следующим образом: несовершеннолетние до 16 лет - ежедневно работают на производстве 4 часа и учатся в школе 4 часа, остальное время они заняты в кружках самодеятельности и пионерских организациях. Несовершеннолетние от 16 до 18 лет работают на производстве 6 часов и, вместо нормальной школы-семилетки, занимаются в кружках самообразования, по типу школ взрослых.

За 1939 год трудовые колонии ГУЛАГ’а для несовершеннолетних выполнили производственную программу на 169.778 тыс. рублей, преимущественно по изделиям широкого потребления. На содержание всего состава несовершеннолетних преступников системой ГУЛАГ’а израсходовано за 1939 год 60501 тыс. рублей, причём государственная дотация на покрытие этих расходов выразилась, примерно, в 15 % всей суммы, а остальная её часть была обеспечена поступлениями от производственной и хозяйственной деятельности трудовых колоний. Основным моментом, завершающим весь процесс перевоспитания несовершеннолетних преступников, является их трудоустройство. За четыре года системой трудовых колоний трудоустроено 28280 бывших преступников в различных отраслях народного хозяйства, в том числе - 83,7 % в промышленность и на транспорт, 7,8 % в сельское хозяйство, 8,5 % - в разные учебные заведения и учреждения»

25. ГАРФ, ф.9414, оп.1, д.1155, л.26-27.

ГАРФ, ф.9401, оп.1, д.4157, л.201-205; В. П. Попов. Государственный террор в советской России. 1923-1953 гг.: источники и их интерпретация // Отечественные архивы. 1992, № 2. С.28. http://libereya.ru/public/repressii.html

А.Дугин. «Сталинизм: легенды и факты» // Слово. 1990, № 7. С.23; архивный

Грудной младенец в следственном изоляторе, запертый в камере вместе с матерью, или отправленный по этапу в колонию - обычная практика 1920-х – начала 1930-х годов. «При приеме в исправительно-трудовые учреждения женщин, по их желанию, принимаются и их грудные дети», - цитата из Исправительно-трудового кодекса 1924 года, статья 109. «Шурку обезвреживают. <...> С этой целью его выпускают на прогулку только на один час в день и уже не на большой тюремный двор, где растет десятка два деревьев и куда заглядывает солнце, а на узкий темный дворик, предназначенный для одиночек. <...> Должно быть, в целях физического обессиления врага помощник коменданта Ермилов отказался принять Шурке даже принесенное с воли молоко. Для других он передачи принял. Но ведь то были спекулянты и бандиты, люди гораздо менее опасные, чем СР Шура», - писала в злом и ироничном письме наркому внутренних дел Феликсу Дзержинскому арестованная Евгения Ратнер, чей трехлетний сын Шура находился в Бутырской тюрьме.

Рожали тут же: в тюрьмах, на этапе, в зонах. Из письма председателю ЦИК СССР Михаилу Калинину о высылке семей спецпереселенцев из Украины и Курска: «Отправляли их в ужасные морозы – грудных детей и беременных женщин, которые ехали в телячьих вагонах друг на друге, и тут же женщины рожали своих детей (это ли не издевательство); потом выкидывали их из вагонов, как собак, а затем разместили в церквах и грязных, холодных сараях, где негде пошевелиться».

По данным на апрель 1941 года, в тюрьмах НКВД содержалось 2500 женщин с малолетними детьми, в лагерях и колониях находились 9400 детей до четырех лет. В тех же лагерях, колониях и тюрьмах было 8500 беременных женщин, около 3000 из них - на девятом месяце беременности.

Забеременеть женщина могла и в заключении: будучи изнасилованной другим заключенным, вольным работником зоны или конвоиром, а случалось, что и по собственному желанию. «Просто до безумия, до битья головой об стенку, до смерти хотелось любви, нежности, ласки. И хотелось ребенка - существа самого родного и близкого, за которое не жаль было бы отдать жизнь», - вспоминала бывшая узница ГУЛАГа Хава Волович, осужденная на 15 лет в возрасте 21 года. А вот воспоминания другой узницы, родившейся в ГУЛАГе: «Мать мою, Завьялову Анну Ивановну, в 16–17 лет отправили с этапом заключенных с поля на Колыму за собранные несколько колосков в карман... Будучи изнасилованной, моя мать 20 февраля 1950 года родила меня, амнистий по рождению дитя в тех лагерях не было». Были и те, кто рожал, надеясь на амнистию или послабление режима.

Но освобождение от работы в лагере женщинам давали только непосредственно перед родами. После рождения ребенка заключенной полагалось несколько метров портяночной ткани, а на период кормления младенца - 400 граммов хлеба и суп из черной капусты или отрубей три раза в день, иногда даже с рыбьими головами. В начале 40-х в зонах стали создавать ясли или деткомбинаты: «Прошу Вашего распоряжения об ассигновании 1,5 миллиона рублей для организации в лагерях и колониях детских учреждений на 5000 мест и на их содержание в 1941 году 13,5 миллионов рублей, а всего 15 миллионов рублей», - пишет в апреле 1941 года начальник ГУЛАГа НКВД СССР Виктор Наседкин.

В яслях дети находились, пока матери работали. На кормление «мамок» водили под конвоем, большую часть времени младенцы проводили под присмотром нянечек - осужденных за бытовые преступления женщин, как правило, имевших собственных детей. Из воспоминаний заключенной Г.М. Ивановой: «В семь часов утра няньки делали побудку малышам. Тычками, пинками поднимали их из ненагретых постелей (для «чистоты» детей одеяльцами их не укрывали, а набрасывали их поверх кроваток). Толкая детей в спинки кулаками и осыпая грубой бранью, меняли распашонки, подмывали ледяной водой. А малыши даже плакать не смели. Они только кряхтели по-стариковски и - гукали. Это страшное гуканье целыми днями неслось из детских кроваток».

«Из кухни няня принесла пылающую жаром кашу. Разложив ее по мисочкам, она выхватила из кроватки первого попавшегося ребенка, загнула ему руки назад, привязала их полотенцем к туловищу и стала, как индюка, напихивать горячей кашей, ложку за ложкой, не оставляя ему времени глотать», - вспоминает Хава Волович. Ее дочь Элеонора, родившаяся в лагере, первые месяцы жизни провела вместе с матерью, а затем попала в деткомбинат: «При свиданиях я обнаруживала на ее тельце синяки. Никогда не забуду, как, цепляясь за мою шею, она исхудалой ручонкой показывала на дверь и стонала: „Мамыця, домой!“. Она не забывала клоповника, в котором увидела свет и была все время с мамой». 3 марта 1944 года, в год и три месяца, дочь заключенной Волович скончалась.

Смертность детей в ГУЛАГе была высокой. Согласно архивным данным, собранным норильским обществом «Мемориал», в 1951 году в домах младенца на территории Норильлага находились 534 ребенка, из них умерли 59 детей. В 1952 году должны были появиться на свет 328 детей, и общая численность младенцев составила бы 803. Однако в документах 1952 года указано число 650 - то есть 147 детей скончались.

Выжившие дети развивались плохо и физически и умственно. Писательница Евгения Гинзбург, некоторое время работавшая в деткомбинате, вспоминает в автобиографическом романе «Крутой маршрут», что лишь немногие четырехлетние дети умели говорить: «Преобладали нечленораздельные вопли, мимика, драки. «Откуда же им говорить? Кто их учил? Кого они слышали? - с бесстрастной интонацией объясняла мне Аня. - В грудниковой группе они ведь все время просто лежат на своих койках. Никто их на руки не берет, хоть лопни от крика. Запрещено на руки брать. Только менять мокрые пеленки. Если их, конечно, хватает”».

Свидания кормящих матерей с детьми были короткими - от 15 минут до получаса каждые четыре часа. «Один проверяющий из прокуратуры упоминает о женщине, которая из-за своих рабочих обязанностей на несколько минут опоздала на кормление, и ее не пустили к ребенку. Одна бывшая работница лагерной санитарной службы сказала в интервью, что на кормление ребенка грудью отводилось полчаса или 40 минут, а если он не доедал, то няня докармливала его из бутылочки», - пишет Энн Эпплбаум в книге «ГУЛАГ. Паутина большого террора». Когда ребенок выходил из грудного возраста, свидания становились еще более редкими, а вскоре детей отправляли из лагеря в детский дом.

В 1934 году срок пребывания ребенка с матерью составлял 4 года, позже - 2 года. В 1936-1937 годах пребывание детей в лагерях было признано фактором, понижающим дисциплину и производительность труда заключенных, и этот срок секретной инструкцией НКВД СССР снизили до 12 месяцев. «Принудительные отправки лагерных детей планируются и проводятся, как настоящие военные операции - так, чтобы противник был захвачен врасплох. Чаще всего это происходит глубокой ночью. Но редко удается избежать душераздирающих сцен, когда ошалелые мамки бросаются на надзирателей, на колючую проволоку заграждения. Зона долго сотрясается от воплей», - описывает отправку в детские дома французский политолог Жак Росси, бывший заключенный, автор «Справочника по ГУЛАГу».

О направлении ребенка в детдом делалась пометка в личном деле матери, однако адрес пункта назначения там не указывался. В докладе наркома внутренних дел СССР Лаврентия Берии председателю Совнаркома СССР Вячеславу Молотову от 21 марта 1939 года сообщается, что изъятым у осужденных матерей детям начали присваивать новые имена и фамилии.

«Будьте осторожны с Люсей, ее отец - враг народа»

Если родителей ребенка арестовывали, когда он уже был не грудным младенцем, его ждал собственный этап: скитания по родственникам (если они остались), детский приемник, детдом. В 1936-1938 годах обычной становится практика, когда даже при наличии родственников, готовых стать опекунами, ребенка «врагов народа» - осужденных по политическим статьям - отправляют в детприемник. Из воспоминаний Г.М. Рыковой: «После ареста родителей мы с сестрой и бабушкой продолжали жить в нашей же квартире <...> Только занимали мы уже не всю квартиру, а только одну комнату, так как одна комната (папин кабинет) была опечатана, а во вторую еще при нас вселился майор НКВД с семьей. 5 февраля 1938 года к нам явилась дама с просьбой проехать с ней к начальнику детского отдела НКВД, якобы он интересуется, как к нам относилась бабушка и как вообще мы с сестрой живем. Бабушка ей сказала, что нам пора в школу (учились мы во вторую смену), на что эта особа ответила, что подбросит нас на своей машине ко второму уроку, чтобы мы взяли с собой только учебники и тетради. Привезла она нас в Даниловский детприемник для несовершеннолетних преступников. В приемнике нас сфотографировали в анфас и в профиль, прикрепив к груди какие-то номера, и сняли отпечатки пальцев. Больше мы домой не вернулись».

«На следующий день после ареста отца я пошла в школу. Перед всем классом учительница объявила: “Дети, будьте осторожны с Люсей Петровой, отец ее – враг народа”. Я взяла сумку, ушла из школы, пришла домой и сказала маме, что больше в школу ходить не буду», - вспоминает Людмила Петрова из города Нарва. После того как мать тоже арестовали, 12-летняя девочка вместе с 8-летним братом оказалась в детском приемнике. Там их обрили наголо, сняли отпечатки пальцев и разлучили, по отдельности направив в детские дома.

Дочь репрессированного по «делу Тухачевского» командарма Иеронима Уборевича Владимира, которой в момент ареста родителей было 13 лет, вспоминает, что в детоприемниках детей “врагов народа” изолировали от внешнего мира и от других детей. «К нам не подпускали других детей, нас не подпускали даже к окнам. К нам никого не пускали из близких… Мне и Ветке тогда было по 13 лет, Петьке 15, Свете Т. и ее подруге Гизе Штейнбрюк по 15. Остальные все младше. Были две крошечки Ивановы 5 и 3 года. И маленькая все время звала маму. Было довольно-таки тяжело. Мы были раздражены, озлоблены. Чувствовали себя преступниками, все начали курить и уже не представляли для себя обычную жизнь, школу».

В переполненных детприемниках ребенок находился от нескольких дней до месяцев, а затем этап, похожий на взрослый: «черный ворон», товарный вагон. Из воспоминаний Альдоны Волынской: «Дядя Миша, представитель НКВД, объявил, что мы поедем в детский дом на Черное море в Одессу. Везли нас на вокзал на “черном вороне”, задняя дверь была открыта, и в руке охранник держал наган. B поезде нам велели говорить, что мы отличники и поэтому до конца учебного года едем в Артек». А вот свидетельство Анны Раменской: «Детей разделили на группы. Маленькие брат с сестрой, попав в разные места, отчаянно плакали, вцепившись друг в друга. И просили их не разъединять все дети. Но ни просьбы, ни горький плач не помогли. Нас посадили в товарные вагоны и повезли. Так я попала в детдом под Красноярском. Как мы жили при начальнице-пьянице, при пьянках, поножовщине, рассказывать долго и грустно».

Детей «врагов народа» из Москвы везли в Днепропетровск и Кировоград, из Петербурга - в Минск и Харьков, из Хабаровска - в Красноярск.

ГУЛАГ для младших школьников

Как и детприемники, детские дома были переполнены: по состоянию на 4 августа 1938 года у репрессированных родителей были изъяты 17 355 детей и намечались к изъятию еще 5 тысяч. И это не считая тех, кого переводили в детские дома из лагерных деткомбинатов, а также многочисленных беспризорников и детей спецпереселенцев - раскулаченных крестьян.

«В комнате 12 кв. метров находятся 30 мальчиков; на 38 детей 7 коек, на которых спят дети-рецидивисты. Двое восемнадцатилетних обитателей изнасиловали техничку, ограбили магазин, пьют вместе с завхозом, сторожиха скупает краденое». «Дети сидят на грязных койках, играют в карты, которые нарезаны из портретов вождей, дерутся, курят, ломают решетки на окнах и долбят стены с целью побега». «Посуды нет, едят из ковшиков. На 140 человек одна чашка, ложки отсутствуют, приходится есть по очереди и руками. Освещения нет, имеется одна лампа на весь детдом, но и она без керосина». Это цитаты из донесений руководства детских домов Урала, написанных в начале 1930-х годов.

«Деточаги» или «детплощадки», как называли в 30-е годы дома ребенка, размещались в почти неотапливаемых, переполненных бараках, часто без кроватей. Из воспоминаний голландки Нины Виссинг о детском доме в Богучарах: «Стояли два больших плетеных сарая с воротами вместо дверей. Крыша текла, потолков не было. В таком сарае помещалось очень много детских кроватей. Кормили нас на улице под навесом».

О серьезных проблемах с питанием детей сообщает в секретной записке от 15 октября 1933 года тогдашний начальник ГУЛАГа Матвей Берман: «Питание детей неудовлетворительно, отсутствуют жиры и сахар, нормы хлеба недостаточны <...> В связи с этим - в отдельных детдомах наблюдаются массовые заболевания детей туберкулезом и малярией. Так, в Полуденовском детдоме Колпашевского района из 108 детей здоров только 1, в Широковском – Каргасокского района - из 134 детей больны: туберкулезом – 69 и малярией – 46».

«В основном суп из сухой рыбки корюшки и картошки, липкий черный хлеб, иногда суп из капусты», - вспоминает детдомовское меню Наталья Савельева, в тридцатые годы - воспитанница дошкольной группы одного из «деточагов» в поселке Маго на Амуре. Дети питались подножным кормом, искали еду в помойках.

Издевательства и физические наказания были обычным делом. «На моих глазах директор избивала мальчиков постарше меня, головой о стену и кулаками по лицу, за то, что при обыске она у них находила в карманах хлебные крошки, подозревая их в том, что они готовят сухари к побегу. Воспитатели нам так и говорили: “Вы никому не нужны”. Когда нас выводили на прогулку, то дети нянек и воспитательниц на нас показывали пальцами и кричали: “Врагов, врагов ведут!” А мы, наверное, и на самом деле были похожи на них. Головы наши были острижены наголо, одеты мы были как попало. Белье и одежда поступали из конфискованного имущества родителей», - вспоминает Савельева. «Однажды во время тихого часа я никак не могла заснуть. Тетя Дина, воспитательница, села мне на голову, и если бы я не повернулась, возможно, меня бы не было в живых», - свидетельствует другая бывшая воспитанница детдома Неля Симонова.

Контрреволюция и «четверка» по литературе

Энн Эпплбаум в книге «ГУЛАГ. Паутина большого террора» приводит следующую статистику, основываясь на данных архивов НКВД: в 1943–1945 годы через детприемники прошло 842 144 бездомных ребенка. Большинство из них оказались в детдомах и ремесленных училищах, часть отправилась обратно к родным. А 52 830 человек оказались в трудовых воспитательных колониях - превратились из детей в малолетних заключенных.

Еще в 1935 году было опубликовано известное постановление Совнаркома СССР «О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних», вносившее изменения в Уголовный кодекс РСФСР: согласно этому документу, за кражи, насилие и убийства можно было осуждать детей с 12-летнего возраста «с применением всех мер наказания». Тогда же, в апреле 1935 года, под грифом «совершенно секретно» вышло «Разъяснение прокурорам и председателям судов» за подписью прокурора СССР Андрея Вышинского и председателя Верховного суда СССР Александра Винокурова: «К числу мер уголовного наказания, предусмотренных ст. 1 указанного постановления, относится также и высшая мера уголовного наказания (расстрел)».

По данным на 1940 год, в СССР существовало 50 трудовых колоний для несовершеннолетних. Из воспоминаний Жака Росси: «Детские исправительно-трудовые колонии, в которых содержатся несовершеннолетние воры, проститутки и убийцы обоих полов, превращаются в ад. Туда попадают и дети младше 12 лет, поскольку часто бывает, что пойманный восьми- или десятилетний воришка скрывает фамилию и адрес родителей, милиция же не настаивает и в протокол записывают - “возраст около 12 лет”, что позволяет суду “законно” осудить ребенка и направить в лагеря. Местная власть рада, что на вверенном ей участке будет одним потенциальным уголовником меньше. Автор встречал в лагерях множество детей в возрасте - на вид - 7-9 лет. Некоторые еще не умели правильно произносить отдельные согласные».

Как минимум до февраля 1940 года (а по воспоминаниям бывших заключенных, и позже) осужденные дети содержались и во взрослых колониях. Так, согласно «Приказу по Норильскому строительству и ИТЛ НКВД» № 168 от 21 июля 1936 года, «заключенных малолеток» от 14 до 16 лет разрешено было использовать на общих работах по четыре часа в день, а еще четыре часа должны были отводиться на учебу и «культурно-воспитательную работу». Для заключенных от 16 до 17 лет устанавливался уже 6-часовой рабочий день.

Бывшая заключенная Ефросиния Керсновская вспоминает девочек, оказавшихся с ней на этапе: «В среднем лет 13-14. Старшая, лет 15, производит впечатление уже действительно испорченной девчонки. Неудивительно, она уже побывала в детской исправительной колонии и ее уже на всю жизнь «исправили». <...> Самая маленькая - Маня Петрова. Ей 11 лет. Отец убит, мать умерла, брата забрали в армию. Всем тяжело, кому нужна сирота? Она нарвала лука. Не самого лука, а пера. Над нею “смилостивились”: за расхищение дали не десять, а один год». Та же Керсновская пишет о встреченных в заключении 16-летних блокадницах, которые рыли со взрослыми противотанковые рвы, а во время бомбежки бросились в лес и наткнулись на немцев. Те угостили их шоколадом, о чем девочки рассказали, когда вышли к советским солдатам, и были отправлены в лагерь.

Заключенные Норильского лагеря вспоминают об испанских детях, оказавшихся во взрослом ГУЛАГе. О них же в «Архипелаге ГУЛАГ» пишет Солженицын: «Испанские дети - те самые, которые вывезены были во время Гражданской войны, но стали взрослыми после Второй мировой. Воспитанные в наших интернатах, они одинаково очень плохо сращивались с нашей жизнью. Многие порывались домой. Их объявляли социально опасными и отправляли в тюрьму, а особенно настойчивым - 58, часть 6 - шпионаж в пользу... Америки».

Особое отношение было к детям репрессированных: согласно циркуляру наркома внутренних дел СССР №106 начальникам УНКВД краев и областей «О порядке устройства детей репрессированных родителей в возрасте свыше 15 лет», выпущенном в мае 1938 года, «социально опасные дети, проявляющие антисоветские и террористические настроения и действия, должны предаваться суду на общих основаниях и направляться в лагеря по персональным нарядам ГУЛАГа НКВД».

Таких «социально опасных» и допрашивали на общих основаниях, с применением пыток. Так, 14-летний сын расстрелянного в 1937 году командарма Ионы Якира Петр был подвергнут в астраханской тюрьме ночному допросу и обвинен в «организации конной банды». Его осудили на 5 лет. Шестнадцатилетнего поляка Ежи Кмецика, пойманного в 1939 году при попытке бегства в Венгрию (после того, как Красная Армия вошла в Польшу), во время допроса заставляли сидеть и стоять на табурете по много часов, а также кормили соленым супом и не давали воды.

В 1938 году за то, что «будучи враждебно настроен к советскому строю систематически проводил среди воспитанников детдома контрреволюционную деятельность» был арестован и помещен во взрослую Кузнецкую тюрьму 16-летний Владимир Мороз, сын «врага народа», живший в Анненском детдоме. Чтобы санкционировать арест, Морозу исправили дату рождения - приписали один год. Поводом для обвинения стали письма, которые в кармане брюк подростка нашла пионервожатая - Владимир писал арестованному старшему брату. После обыска у подростка нашли и изъяли дневники, в которых он вперемежку с записями о «четверке» по литературе и «некультурных» учителях рассуждает о репрессиях и жестокости советского руководства. Свидетелями на процессе выступила та же пионервожатая и четыре воспитанника детдома. Мороз получил три года ИТЛ, но в лагерь не попал - в апреле 1939 года он умер в Кузнецкой тюрьме «от туберкулеза легких и кишок».

Роман Дорофеев, Андрей Ковалев, Анастасия Лотарева и Анастасия Платонова изучили сайты региональных управлений Федеральной службы исполнения наказаний - то есть бывших сталинских лагерей. Как выяснилось, профессионалы смотрят на прошлое своих организаций с гордостью.

Уже почти 30 лет официальное отношение высших властей к сталинским репрессиям остается неизменным. Не было ни одного президента страны, который их публично не осудил бы. Однако сами репрессивные ведомства, обычно столь чуткие к мнению высокого начальства, в вопросах истории проявляют удивительную несгибаемость.

Михаил Горбачев, 2 ноября 1987 года
«Вина Сталина и его ближайшего окружения перед партией и народом за допущенные массовые репрессии и беззакония огромна и непростительна. Это урок для всех поколений».

Борис Ельцин, 19 декабря 1997 года
«Среди чекистов были не только герои. Наряду с разведчиками и контрразведчиками работали и карательные органы. Миллионы россиян, среди которых было немало и самих сотрудников органов, стали жертвами жестокой машины госбезопасности. Они пострадали в годы репрессий, прошли через лагеря ГУЛАГа, лишились семей и Родины».

Владимир Путин, 30 октября 2007 года
«Мы собрались действительно для того, чтобы почтить память жертв политических репрессий 30-50-х годов прошлого века. Но все мы хорошо знаем, что 1937 год считается пиком репрессий, но он (этот 1937 год) был хорошо подготовлен предыдущими годами жестокости… Для нашей страны это особая трагедия. Потому что масштаб колоссальный. Ведь уничтожены были, сосланы в лагеря, расстреляны, замучены сотни тысяч, миллионы человек. Причем это, как правило, люди со своим собственным мнением. Это люди, которые не боялись его высказывать. Это наиболее эффективные люди. Это цвет нации. И, конечно, мы долгие годы до сих пор ощущаем эту трагедию на себе. Многое нужно сделать для того, чтобы это никогда не забывалось. Для того, чтобы мы всегда помнили об этой трагедии».

Дмитрий Медведев, 30 октября 2009 года
«Давайте только вдумаемся: миллионы людей погибли в результате террора и ложных обвинений - миллионы... Но до сих пор можно слышать, что эти многочисленные жертвы были оправданы некими высшими государственными целями. Я убежден, что никакое развитие страны, никакие ее успехи, амбиции не могут достигаться ценой человеческого горя и потерь. Ничто не может ставиться выше ценности человеческой жизни. И репрессиям нет оправданий».

Каждое региональное управление Федеральной службы исполнения наказаний имеет официальный сайт. На каждом сайте есть историческая страница. Каждая такая страница отражает современный взгляд тюремщиков на историю ГУЛАГа.

На сайте УФСИН по Архангельской области можно прочесть, что «в 30-е годы политика страны носила однонаправленный характер», что заключенные Соловецкого лагеря были «жертвами политики государства», что людей «высылали целыми семьями, включая стариков и малолетних детей». Но это редкий случай. На других сайтах история ГУЛАГа либо подается в нейтральных выражениях, либо предстает в том наклонении, которое ей придали большевики.

Предыдущая статья: Что делать, когда плохо на душе и хочется плакать Следующая статья: Служебный роман закончился: Как работать с бывшим парнем?