Главный герой романа грозовой перевал. Фильм грозовой перевал

Я открыла механическим движением очередную книгу. Очередная обложка очередная первая страница… Мне тогда не казалось, что я встречусь с чем-то особенным, с тем, о чём я до этого не читала или не знала. Это было задумано как «знакомство для галочки», на которое я не пыталась возлагать особые надежды. Но страница за страницей – и внезапно для себя самой стремительный холодный воздух уносит меня, и я слышу его порывы, и как будто сама стою на вересковых пустошах северной Британии, пытаясь разобраться в неосознанных порывах человеческой души. Когда же повествование подошло к последней странице, я поняла, что в дальнейшем мне трудно будет найти произведение, подобное этому.

«Этот роман не имеет ничего общего с литературой эпохи.
Это очень скверный роман. Это очень хороший роман. Он уродлив. В нём есть красота.
Это ужасная, мучительная, сильная и страстная книга».
(Сомерсет Моэм)

История сестёр Бронте - это история со своими печалями, со своими своеобразными радостями и тайнами. Шарлотта, Эмили и Энн родились в семье сельского священника Патрика Бронте в Йоркшире, на севере Англии. Окружавшая их местность была лишена ярких красок: суровые вересковые пустоши, темно-серые постройки, практически полное отсутствие зелени, да и рядом располагающееся кладбище не добавляло теплоты в унылую картину… Но тем не менее именно среди этой суровой природы сестрам Бронте удалось создать свои замечательные произведения, наполненные сильными чувствами и настоящими страстями.

Семья сестёр Бронтэ никак не могла назвать себя богатой. Не отличалась она и знатностью. Но дочери Патрика Бронтэ были удивительно талантливы: с раннего возраста они увлекались литературой, очень любили фантазировать и создавать воображаемые страны. Нет сомнений, что и суровая природа накладывала свой определённый неизгладимый отпечаток на характер и мировоззрение маленьких девочек. Британский литературовед Виктор Соден Притчетт рассматривал роман Эмили Бронтэ, сравнивая его персонажей с угрюмыми обитателями Йоркшира: «Быть может, герои его поначалу поразят читателя неприкрытой жестокостью и безжалостностью - однако на самом деле в резкости и непримиримости суждений, в гордыне, в обострённом ощущении греха выражалась присущая обитателям этих мест жизненная философия, превыше всего ставившая волю каждой человеческой личности. Для того чтобы выжить в этих краях, необходимо было научиться подчинять себе других, самим при этом никому не подчиняясь».

Безусловно, жизнь будущих писательниц отличалась своеобразием: в ней сочетался какой-то природный аскетизм, стальная суровость и вместе с тем непреодолимое желание творить и писать.

Жизнь маленьких девочек, рано лишившихся матери, никак нельзя было назвать радужной. Большую часть времени они проводили в обществе друг друга, лишённые простого детского общения. Изолированное место, на котором стоял их дом, довольно однообразная, скучная жизнь способствовали ещё большему уединению и неизбежному уходу в собственный духовный мир.

Эмили, может быть, была самой замкнутой из трёх сестёр. По свидетельству очевидцев, она редко выходила из дому, а если и совершала прогулки, то не была особо расположена к приветливым разговорам с соседями. Но её часто можно было видеть расхаживающей в задумчивости и что-то шепчущей самой себе…

Некоторое время маленькая Эмили вместе с сестрой Шарлоттой училась в благотворительной школе в Коуэн-Бридж. Именно это страшное место послужило прообразом Локвудского приюта в романе Шарлотты «Джен Эйр», где были описаны все ужасы подобных заведений: и голод, и скверная еда, и чудовищное обращение с воспитанницами…

После учёбы в Коун-Бридж Шарлотта и Эмили решили продолжить своё образование в Брюсселе. Но, в отличие от старшей сестры, Эмили не могла избавиться от постоянно мучащей её тоски по дому, и, вернувшись в 1844-ом году в Англию, она уже старалась никогда не покидать родных краёв.

1846 год - знаменательнейшая дата для сестёр Бронтэ. В это время выходит сборник их стихотворений - первый плод литературной деятельности. Писательницы намеренно взяли мужские псевдонимы, и сборник был озаглавлен так: «Стихотворения Керрера [Шарлотта], Эллиса [Эмили] и Эктона [Энн] Беллов». Впоследствии из всех стихотворений сборника наиболее высокую оценку критики получают именно стихи Эмили, стихи, пронизанные печалью и тоской по невозможной или ушедшей любви («Стансы»). Особенно замечательна философская лирика Эмили, поднимающая темы личной свободы и независимости («Старый стоик»). Но, несмотря на бесспорную красоту и изящество стихов Эмили, нельзя не отметить прорывающуюся сквозь них печаль и тоску. Наиболее оптимистичными и полными надежд произведениями сборника были, пожалуй, стихи младшей сестры Энн (особенно стихотворение «Строки, сложенные в лесу в ветреный день»). Однако тогда первый опыт молодых поэтесс, к сожалению, не снискал широкой популярности у читающей публики.

Но сёстры Бронтэ не сдавались, и в скором времени каждая из них решила посвятить себя прозе: в 1847-ом году Шарлотта написала свой первый роман «Учитель», Энн роман «Агнес Грэй», а Эмили - «Грозовой перевал». С этого момента начинается их напряжённая литературная деятельность, впрочем на относительно долгое время продолжилась она только для Шарлотты, так как Эмили и Энн вскоре после выхода своих первых произведений скоропостижно сгорели от чахотки. Скорее всего, это была наследственная болезнь семьи Бронтэ: все девушки отличались крайне хрупким телосложением и очень слабым здоровьем, которое, кстати сказать, было значительно подорвано и в годы обучения сестёр в Коун-Бридж. К большому сожалению для всего читающего мира, этот наследственный тяжёлый недуг не позволил сёстрам творить дальше и оборвал жизнь женщин, находившихся в самом расцвете своих сил (Эмили умерла, когда ей было 30, Энн - в 29 лет, Шарлотта не дожила до 40).

Между тем творческое наследие сестёр Бронтэ, хотя и немногочисленно, но вот уже почти два века поражает исследователей своей глубиной и самобытностью.

Их произведения очень эмоциональны, очень честны и немного загадочны. Последнее определение, правда, в наибольшей степени и во всей своей полноте относится именно к единственному роману Эмили Бронтэ - «Грозовому перевалу».

Что же это за роман? И в чём его загадка?

Когда в России говорят о произведениях писательниц, я почти уверена, что большинство вспоминают роман «Джен Эйр» старшей сестры Шарлотты. О творчестве Эмили Бронтэ говорят нечасто. Сам факт, что «Джен Эйр» впервые на русский язык была переведена в 1849-ом году (роман был напечатан в журнале «Отечественные записки»), а «Грозовой перевал» лишь в 1956-ом, служит доказательством недостаточного внимания к творчеству писательницы в России.

Между тем этот единственный роман Эмили Бронтэ ничем не уступает произведениям её сестры. Я бы даже побоялась их сравнивать, так как писательницы рассматривают человеческую натуру, используя абсолютно разные системы координат. Наиболее образно и глубоко творчество двух писательниц сравнила Вирджиния Вульф в своей критической статье «Джейн Эйр» и «Грозовой перевал»: «Она [Шарлотта Бронтэ] не задумывается над человеческой судьбой; она даже не ведает, что тут есть над чем подумать; вся её сила, тем более мощная, что область её приложения ограничена, уходит на утверждения типа «я люблю», «я ненавижу», «я страдаю…«Грозовой перевал» книга более трудная для понимания, чем «Джейн Эйр», потому что Эмили больше поэт, чем Шарлотта. Шарлотта всё своё красноречие, страсть и богатство стиля употребила для того, чтобы выразить простые вещи: «Я люблю», «Я ненавижу», «Я страдаю». Её переживания, хотя и богаче наших, но находятся на нашем уровне. А в «Грозовом перевале» Я вообще отсутствует… От начала до конца в её романе [теперь уже речь об Эмили] ощущается этот титанический замысел, это высокое старание - наполовину бесплодное - сказать устами своих героев не просто «Я люблю» или «Я ненавижу», а - «Мы, род человеческий» и «Вы, предвечные силы…». Этот отрывок из статьи, мне кажется, как нельзя точно передаёт замысел «Грозового перевала»- предельно обобщить изображаемое, довести его до космических масштабов.

Роман «Грозовой перевал» был издан, как уже писалось выше, в 1847-ом году, но при жизни писательницы не был оценён по достоинству. Всемирная слава пришла к Эмили Бронтэ значительно позднее, что, впрочем, часто по необъяснимым причинам случается с великими произведениями, но зато, впоследствии оценённые потомками, они живут уже долгие века и никогда не стареют.

Сюжет этого необычного романа на первый взгляд не представляет собой ничего сложного. Есть два поместья, две противоположности: Грозовой перевал и Мыза скворцов. Первое олицетворяет беспокойство, бурные и неосознанные чувства, второе - гармоничное и размеренное существование, домашний уют. В центре повествования - истинно романтическая фигура, герой без прошлого Хитклиф, которого неизвестно где и когда нашёл хозяин Грозового перевала мистер Эрншо. Хитклиф, - вроде бы, - с рождения не относится ни к одному из домов, но по духу, по своему складу принадлежит, конечно, к поместью Грозовой перевал. И вот на роковом перекрещивании и переплетении этих двух миров и строится весь сюжет романа.

По жанру это роман, безусловно, романтический. «Грозовой перевал - бешено романтическая книга», - утверждал в 1965-ом году классик английской литературы Сомерсет Моэм. Тем не менее Эмили Бронтэ, написав единственное произведение, удивительным образом не смогла вписаться в рамки привычных литературных направлений. Всё дело в том, что «Грозовой перевал» нельзя отнести к чисто романтическому роману: в нём присутствуют и элементы реалистического понимания человека, но реализм у Эмили Бронтэ особенный, совершенно непохожий на реализм, скажем, Диккенса или Теккерея. Можно сказать, он здесь абсолютно неотделим от романтизма, отчасти из-за того, что писательница отказывается рассматривать и разрешать конфликт романа в социальной или общественной сфере - она переносит его в область философско-эстетическую. Как и романтики, Эмили Бронтэ жаждала гармонии бытия. Но в её произведении она выражается, как это ни парадоксально, через смерть: только она примерила потомков и помогла воссоединиться мучащимся возлюбленным. «Я бродил вокруг могил под этим добрым небом; смотрел на мотыльков, носившихся в вереске и колокольчиках, прислушивался к мягкому дыханию ветра в траве - и дивился, как это вообразилось людям, что может быть немирным сон у тех, кто спит в этой мирной земле», - этими словами заканчивается роман. Всё же удивительно, что такая «мощная, страстная, жуткая», по словам Сомерсета Моэма, книга заканчивается таким почти идиллическим концом. Но что же в ней «мощного и жуткого»?

Это книга о любви, но о любви странной, о любви, не вписывающейся ни в одно из наших представлений о ней. Это роман о месте, но о месте, порождаемой страстью. Это роман о судьбе, о воли, о человеке, о космосе…

Сама структура романа, его стилистические и изобразительные средства, достаточно изощрённы. Трудно сказать, специально ли или неосознанно Эмили Бронтэ создала столь гармоничный текст. Тема судьбы и преемственности поколений отчётливо прослеживается благодаря повторениям: повторяются имена, характеры, поступки героев, что создаёт какую-то таинственную, мистическую атмосферу, чувство неизбежности и закономерности происходящего. Не менее важную роль играют описания природы, которая является не только фоном развёртывающихся событий, но и выражает внутренние переживания героев, олицетворяет их непомерные, бурные чувства.

Об этих описаниях природы можно говорить отдельно и очень долго. Эмили Бронтэ действительно заставляет ветер дуть, а гром громыхать, дыхание же вересковой пустоши как будто прорывается сквозь текст романа и обдаёт нас своим холодом, но вместе с тем и неповторимым романтизмом.

…«Грозовой перевал» - это противоречивое и таинственное произведение. Если разобраться в тексте, то невозможно не столкнуться с поражающими читателя нравственными и этическими несоответствиями в поведении героев: Кэтрин и Хитклиф, с одной стороны, олицетворяют собой космическую любовь, любовь, которая сильнее смерти, но в реальной действительности она почему-то приобретает гротескные формы, выражаясь, по сути, через Зло - Добро как таковое вообще практически не показано в романе, разве что в последних сценах. Критик Жорж Батай в своей статье о «Грозовом перевале» говорит, что «…в познании Зла Эмили Бронте дошла до самого конца». И действительно, кто ещё в литературе изображал Зло так? Зло, существующее в противоестественном синтезе с любовью, Зло совершенно неподвластное контролю и какому-то нравственному оправданию. И это ещё одна большая тайна во всей этой истории: как воспитанная на Библии Эмили Бронтэ смогла создать персонажей, абсолютно лишённых христианского смирения и покоя? Даже при последнем свидании с Кэтрин, находящейся на пороге смерти, Хитклифф не в состоянии побороть в себе жажду мести; после того, как Кэтрин предала его, выйдя замуж за Линтона - на обитателе «безмятежной» Мызы Скворцов, месть в сердце Хитклиффа постоянно занимает место любви. «О, ты видишь, Нелли, он ни на минуту не смягчится, чтобы спасти меня от могилы. Так-то он любит меня!», - восклицает сама Кэтрин.

Но и после смерти своей возлюбленной Хитклиф не смиряется: «Дай ей боже проснуться в мучениях! - прокричал он со страшной силой, и топнул ногой, и застонал в неожиданном приступе неукротимой страсти. - Она так и осталась обманщицей! Где она? Не там - не на небе... и не погибла - так где же? О, ты сказала, что мои страдания для тебя ничего не значат! У меня лишь одна молитва - я ее постоянно твержу, пока не окостенеет язык: Кэтрин Эрншо, не находи покоя, доколе я жив!» Вирджиния Вульф писала, что «в литературе нет более живого мужского образа». Но этот образ не просто «живой», он необычный, он загадочный и бесконечно противоречивый. Впрочем, как и весь роман. Сомерсет Моэм, очень высоко оценивший «Грозовой перевал», говорил об образе главного героя так: «Я считаю, что Эмили вложила в Хитклифа всю себя. Она наделила его своей бешеной яростью, своей неистовой подавленной сексуальностью, своей страстной неутолённой любовью, своей ревностью, своей ненавистью и презрением к роду человеческому, своей жестокостью…». Как бы то ни было, этот необыкновенный образ не может оставить читателя равнодушным. Впрочем, таковы все образы романа.

У современного читателя наверняка возникнет вполне логичный вопрос: можно ли что-то почерпнуть для себя из этого немолодого романа? Казалось бы, за это время изменилось практически всё в нашей жизни: стоит ли искать ответы на волнующие нас вопросы в книге, написанной более 150-ти лет назад? Стоит. Ещё как стоит.

В этом и непередаваемое очарование «Грозового перевала». Книга даёт нам понять, что некоторые законы, действующие над людьми, вечны - они не исчезают с течением времени и совершенно не зависят от смены эпох, режимов и систем. Эмили Бронте словно показывает человека естественного, человека, откинувшего покров определённого времени. «Она высвобождает жизнь от владычества фактов», - отмечает всё та же Вирджиния Вульф. Если вдуматься, то в романе даже нет развёрнутого сюжета и открытого, острого конфликта. Тема социального неравенства как следует не развита, да, в общем-то, никто и не препятствовал Кэтрин соединиться с Хитклифом. Таким образом, в романе мы не видим открытого общественного противостояния и, самое главное - все герои вольны сами выбирать свой путь. Даже ужасные, проникнутые жестокостью сцены заточения Кэти в доме у Хитклифа - это, в сущности, результат её же собственного неосторожного поведения. Она, сгорая от любопытства, убежала из дому и отправилась по доброй воле в поместье Грозовой перевал, отправилась без всякого принуждения, без всякого указания с чужой стороны, словно какие-то неведомые силы заставили её сделать это. Вообще, поражает эта удивительная свобода и тотальное неподчинение чужой воле всех персонажей романа. Они сами строят свою судьбу, ошибаясь роковым образом или распутывая самые сложные жизненные ситуации (как сделала Кэтрин-младшая в конце романа). Можно сказать, что это роман и о судьбе, которой человек подчас не может противостоять.

Итак, вот две основные темы романа, два главных слова, вокруг которых разворачивается повествование «Грозового перевала» - необъяснимая любовь и судьба. Но я бы добавила ещё одно - неподвластные человеку силы.

Мы можем отрицать логику Эмили Бронте, которая выражается в романе скорее бессознательно и стихийно («Грозовой перевал» совсем лишён морализаторства, что замечал и английский писатель и литературовед Виктор Соден Притчет), нас даже может напугать этот пронизывающий книгу мистический холодок, но отрицать всей её силы и мощи просто не удастся. Книга действительно берёт энергетикой. С ней можно соглашаться или не соглашаться, но не попасть под её влияние всё же невозможно.

Без сомнения, это роман - загадка, над которой можно раздумывать бесконечно. Роман, опрокидывающий все привычные представления о Добре и Зле, Любви и Ненависти. Эмили Бронте заставляет читателя посмотреть на эти категории совсем другим взглядом, она беспощадно смешивает, казалось бы незыблемые пласты, одновременно шокируя нас своей беспристрастностью. Жизнь шире любых определений, шире наших представлений о ней - эта мысль уверенно прорывается сквозь текст романа. И если читателю удастся, как и мне, уловить этот энергетический посыл, то знакомство с этим романом будет поистине незабываемым.

Писательница, создав своё единственное произведение, вместе с тем окутала его такой тайной, что даже неискушённый читатель не может не остановиться в раздумье - «Грозовой перевал» просто насильно заставит размышлять над его поэтикой, так как сам автор отстранён и беспристрастен, его субъективное «я» молчит, вынося историю на суд читателя. Эмили Бронте, предоставив вести повествование ключнице Нелли Дин и мистеру Локвуду, скрывается за семью замками - мы не можем до конца понять её отношения к созданным персонажам. Что это: ненависть или любовь? Сомерсет Моэм замечал, что «передоверив вначале повествование Локвуду, а затем, заставив его слушать рассказ миссис Дин, она [Эмили Бронте] спряталась, так сказать, за двойной маской». Далее он утверждает, что повествование от лица всеведущего автора «означало бы контакт с читателем, невыносимо близкий для её болезненной чувствительности». «Я думаю, что её жесткая и бескомпромиссная принципиальность взбунтовалась бы, вздумай она рассказать эту неистовую историю от своего собственного лица». Скорее всего, Эмили Бронте не хотела да и, наверное, не могла окончательно определить своего отношения к ею же созданным невероятным персонажам. Она просто ставит вопрос, но ответить на него предоставляет читателю. Хотя, с другой стороны, как, вообще, кто бы то ни было может до конца постичь эти извечные космические темы, затронутые в романе? Задача, поставленная автором, слишком масштабна, слишком велика и трудна, чтобы решать её в наших будничных масштабах. Изобразив совершенно невообразимые страсти, неосознанные проявления человеческой натуры, показав силы, которые сильнее человека и вместе с тем окутав всё это каким-то непроницаемым туманом, сознательно запутывая читателя, Эмили Бронте не оставила сомнений только в одном - что эти силы выше и сильнее нас. И сюжет «Грозового перевала», весь его импульсивный и порывистый текст доказывают это утверждение, и, как мне видится, именно в этом его таинственная сила, обаятельный мистицизм и необъяснимое обаяние.

P.S. Существует более 15-ти экранизаций «Грозового перевала», в том числе знаменитая картина 1939-го года с Лоуренсом Оливье в роли Хитклифа. На 2010-й год в Великобритании намечена премьера очередной экранизации.

Батай Ж. Эмили Бронтэ и зло// «Критик». - 1957 (№117).
Вульф В. Эссе. - М.: изд. АСТ, 2004. С. 809-813.
Шарлотта Бронте and Another Lady. Эмма// Сестры Бронте в Англии. - М.: изд. АСТ, 2001.
Митрофанова Е. Роковая тайна сестер Бронте. - М.: изд. Терра-Книжный клуб, 2008.

Эрншо, рассказывала миссис Дин, издревле жили на Грозовом Перевале, а Линтоны на Мызе Скворцов. У старого мистера Эрншо было двое детей - сын Хиндли, старший, и дочь Кэтрин. Как-то раз, возвращаясь из города, мистер Эрншо подобрал на дороге умирающего от голода оборвыша-цыганенка и принес его в дом. Мальчишку выходили и окрестили Хитклифом (впоследствии никто уже не мог точно сказать, имя ли это, фамилия или то и другое сразу), и вскоре для всех стало очевидным, что мистер Эрншо привязан к найденышу гораздо больше, чем к родному сыну. Хитклиф, в чьем характере преобладали отнюдь не самые благородные черты, бессовестно этим пользовался, по-детски всячески тираня Хиндли. С Кэтрин же у Хитклифа, как ни странно, завязалась крепкая дружба.

Когда старый Эрншо умер, Хиндли, к тому времени несколько лет проживший в городе, приехал на похороны не один, а с женой. Вместе они живо завели на Грозовом Перевале свои порядки, причем молодой хозяин не преминул жестоко отыграться за унижения, которые когда-то переносил от отцовского любимца: тот теперь жил на положении едва ли не простого работника, Кэтрин тоже приходилось нелегко на попечении недалекого злобного ханжи Джозефа; единственной, пожалуй, её отрадой была дружба с Хитклифом, мало-помалу перераставшая в неосознаваемую ещё молодыми людьми влюбленность.

На Мызе Скворцов тем временем тоже жили двое подростков - хозяйские дети Эдгар и Изабелла Линтоны. В отличие от дикарей соседей, это были настоящие благородные господа - воспитанные, образованные, излишне, может быть, нервные и высокомерные. Между соседями не могло не состояться знакомства, однако Хитклиф, безродный плебей, в компанию Линтонов принят не был. Это бы ещё ничего, но с какого-то момента Кэтрин стала с нескрываемо большим удовольствием проводить время в обществе Эдгара, пренебрегая старым другом, а то, порой, и насмехаясь над ним. Хитклиф поклялся страшно отомстить молодому Линтону, и не в натуре этого человека было бросать слова на ветер.

Шло время. У Хиндли Эрншо родился сын - Гэртон; мать мальчика после родов слегла и больше уже не вставала. Потеряв самое дорогое, что у него было в жизни, Хиндли на глазах сдавал и опускался: целыми днями пропадал в деревне, возвращаясь же пьяным, неуемным буйством наводил ужас на домашних.

Отношения Кэтрин и Эдгара постепенно приобретали все более серьезный характер, и вот, в один прекрасный день молодые люди решили пожениться. Кэтрин непросто далось такое решение: душой и сердцем она знала, что поступает неправильно; Хитклиф был средоточием самых больших её дум, тем, без кого для нее немыслим мир. Однако если Хитклифа она могла уподобить подземным каменным пластам, на которых все держится, но чье существование не приносит ежечасного удовольствия, свою любовь к Эдгару она сравнивала с весенней листвой - ты знаешь, что зима не оставит и следа её, и тем не менее не можешь не наслаждаться ею.

Хитклиф, едва узнав о предстоящем событии, исчез с Грозового Перевала, и долго о нем ничего не было слышно.

Вскоре была сыграна свадьба; ведя Кэтрин к алтарю, Эдгар Линтон почитал себя счастливейшим из людей. Молодые зажили на Мызе Скворцов, и всякий, кто видел их в то время, не мог не признать Эдгара и Кэтрин образцовой любящей парой.

Кто знает, как бы долго ещё продолжалось безмятежное существование этой семьи, но в один прекрасный день в ворота Скворцов постучался незнакомец. Не сразу в нем признали Хитклифа, ибо прежний неотесанный юноша предстал теперь взрослым мужчиной с военной выправкой и повадками джентльмена. Где он был и чем занимался в те годы, что минули с его исчезновения, так для всех и осталось загадкой.

Кэтрин с Хитклифом встретились как старые добрые друзья, у Эдгара же, который и раньше недолюбливал Хитклифа, его возвращение вызвало неудовольствие и тревогу. И не напрасно. Его жена в одночасье утратила душевное равновесие, так бережно им оберегаемое. Оказалось, что все это время Кэтрин казнила себя как виновницу возможной гибели Хитклифа где-то на чужбине, и теперь его возвращение примирило её с Богом и человечеством. Друг детства стал для нее ещё более дорог, чем прежде.

Несмотря на недовольство Эдгара, Хитклиф был принят на Мызе Скворцов и стал там частым гостем. При этом он отнюдь не утруждал себя соблюдением условностей и приличий: был резок, груб и прямолинеен. Хитклиф не скрывал, что вернулся он лишь для того, чтобы свершить месть - и не только над Хиндли Эрншо, но и над Эдгаром Линтоном, отнявшим у него жизнь со всем её смыслом. Кэтрин он горько пенял за то, что ему, человеку с большой буквы, она предпочла безвольного нервного слюнтяя; слова Хитклифа больно бередили ей душу.

Ко всеобщему недоумению, Хитклиф поселился на Грозовом Перевале, уже давно превратившемся из дома помещика в притон пьяниц и картежников. Последнее было ему на руку: проигравший все деньги Хиндли выдал Хитклифу закладную на дом и имение. Таким образом тот сделался владельцем всего достояния семейства Эрншо, а законный наследник Хиндли - Гэртон - остался без гроша.

Частые визиты Хитклифа на Мызу Скворцов возымели одно неожиданное следствие - Изабелла Линтон, сестра Эдгара, без памяти влюбилась в него. Все вокруг пытались отвратить девушку от этой почти противоестественной привязанности к человеку с душою волка, но та оставалась глуха к уговорам, Хитклифу она была безразлична, ибо ему было плевать на всех и вся, кроме Кэтрин и своей мести; вот орудием этой мести он и решил сделать Изабеллу, которой отец, обойдя Эдгара, завещал Мызу Скворцов. В одну прекрасную ночь Изабелла сбежала с Хитклифом, а по прошествии времени они объявились на Грозовом Перевале уже мужем и женой. Нет слов, чтобы описать все те унижения, каким подвергал молодую жену Хитклиф, и не думавший от нее скрывать истинных мотивов своих поступков. Изабелла же молча терпела, в душе недоумевая, кто же такой на самом деле её муж - человек или дьявол?

С Кэтрин Хитклиф не виделся с самого дня своего побега с Изабеллой. Но однажды, узнав, что она тяжело больна, он, несмотря ни на что, явился в Скворцы. Мучительный для обоих разговор, в котором до конца обнажилась природа чувств, питаемых Кэтрин и Хитклифом друг к другу, оказался для них последним: в ту же ночь Кэтрин скончалась, дав жизнь девочке. Девочку (её-то, повзрослевшую, и видел мистер Локвуд на Грозовом Перевале) назвали в честь матери.

Брат Кэтрин, ограбленный Хитклифом Хиндли Эрншо, в скором времени тоже умер - напился, в буквальном смысле, до смерти. Ещё раньше исчерпался запас терпения Изабеллы, которая наконец сбежала от мужа и поселилась где-то под Лондоном. Там у нее родился сын - Линтон Хитклиф.

Минуло двенадцать или тринадцать лет, в течение которых ничто не нарушало мирной жизни Эдгара и Кэти Линтонов. Но тут на Мызу Скворцов пришла весть о смерти Изабеллы. Эдгар немедленно отправился в Лондон и привез оттуда её сына. Это было избалованное создание, от матери унаследовавшее болезненность и нервозность, а от отца - жестокость и дьявольское высокомерие.

Кэти, во многом похожая на мать, сразу привязалась к новоявленному кузену, но уже на следующий день на Мызе появился Хитклиф и потребовал отдать сына. Эдгар Линтон, конечно же, не мог возражать ему.

Следующие три года прошли спокойно, ибо всякие сношения между Грозовым Перевалом и Мызой Скворцов находились под запретом. Когда Кэти исполнилось шестнадцать, она таки добралась до Перевала, где нашла двух своих двоюродных братьев, Линтона Хитклифа и Гэртона Эрншо; второго, правда, с трудом признавала за родственника - уж больно груб и неотесан он был. Что же касается Линтона, то, как когда-то её мать, Кэти убедила себя, что любит его. И хотя бесчувственный эгоист Линтон не был способен ответить на её любовь, в судьбу молодых людей вмешался Хитклиф.

К Линтону он не питал чувств, сколько-нибудь напоминавших отцовские, но в Кэти видел отражение черт той, что всю жизнь владела его помыслами, той, чей призрак преследовал его теперь. Поэтому он задумал сделать так, чтобы и Грозовой Перевал, и Мыза Скворцов после смерти Эдгара Линтона и Линтона Хитклифа (а оба они уже дышали на ладан) перешли во владение Кэти. А для этого детей надо было поженить.

И Хитклиф, вопреки воле умирающего отца Кэти, устроил их брак. Несколько дней спустя Эдгар Линтон скончался, а в скором времени за ним последовал и Линтон Хитклиф.

Вот и осталось их трое: одержимый Хитклиф, презирающий Гэртона и не находящий управы на Кэти; беспредельно высокомерная и своенравная юная вдова Кэти Хитклиф; и Гэртон Эрншо, нищий последыш древнего рода, наивно влюбленный в Кэти, которая нещадно третировала неграмотного деревенщину-кузена.

Ощутив настоятельную необходимость отдохнуть от суеты лондонского света и модных курортов, мистер Локвуд решил на некоторое время поселиться в деревенской глуши. Местом своего добровольного затворничества он избрал старый помещичий дом, Мызу Скворцов, стоявший среди холмистых вересковых пустошей и болот северной Англии. Обосновавшись на новом месте, мистер Локвуд счел нужным нанести визит владельцу Скворцов и единственному своему соседу - сквайру Хитклифу, который жил милях в четырех, в усадьбе, именуемой Грозовой Перевал. Хозяин и его жилище произвели на гостя несколько странное впечатление: джентльмен по одежде и манерам, обликом Хитклиф был чистый цыган; дом же его напоминал скорее суровое обиталище простого фермера, нежели усадьбу помещика. Кроме хозяина на Грозовом Перевале обитали старый ворчливый слуга Джозеф; юная, очаровательная, но какая-то чрезмерно резкая и полная ко всем нескрываемого презрения Кэтрин Хитклиф, невестка хозяина; и Гэртон Эрншо (это имя Локвуд видел выбитым рядом с датой «1500» над входом в усадьбу) - деревенского вида малый, немногим старше Кэтрин, глядя на которого можно было с уверенностью сказать лишь то, что он здесь и не слуга, и не хозяйский сын. Заинтригованный, мистер Локвуд попросил экономку, миссис Дин, удовлетворить снедавшее его любопытство и поведать историю странных людей, живших на Грозовом Перевале. Просьба была обращена как нельзя более по адресу, ибо миссис Дин оказалась не только прекрасной рассказчицей, но также и непосредственной свидетельницей драматичных событий, из которых слагалась история семейств Эрншо и Линтонов и их злого гения - Хитклифа. Эрншо, рассказывала миссис Дин, издревле жили на Грозовом Перевале, а Линтоны на Мызе Скворцов. У старого мистера Эрншо было двое детей - сын Хиндли, старший, и дочь Кэтрин. Как-то раз, возвращаясь из города, мистер Эрншо подобрал на дороге умирающего от голода оборвыша-цыганенка и принес его в дом. Мальчишку выходили и окрестили Хитклифом (впоследствии никто уже не мог точно сказать, имя ли это, фамилия или то и другое сразу), и вскоре для всех стало очевидным, что мистер Эрншо привязан к найденышу гораздо больше, чем к родному сыну. Хитклиф, в чьем характере преобладали отнюдь не самые благородные черты, бессовестно этим пользовался, по-детски всячески тираня Хиндли. С Кэтрин же у Хитклифа, как ни странно, завязалась крепкая дружба. Когда старый Эрншо умер, Хиндли, к тому времени несколько лет проживший в городе, приехал на похороны не один, а с женой. Вместе они живо завели на Грозовом Перевале свои порядки, причем молодой хозяин не преминул жестоко отыграться за унижения, которые когда-то переносил от отцовского любимца: тот теперь жил на положении едва ли не простого работника, Кэтрин тоже приходилось нелегко на попечении недалекого злобного ханжи Джозефа; единственной, пожалуй, её отрадой была дружба с Хитклифом, мало-помалу перераставшая в неосознаваемую ещё молодыми людьми влюбленность. На Мызе Скворцов тем временем тоже жили двое подростков - хозяйские дети Эдгар и Изабелла Линтоны. В отличие от дикарей соседей, это были настоящие благородные господа - воспитанные, образованные, излишне, может быть, нервные и высокомерные. Между соседями не могло не состояться знакомства, однако Хитклиф, безродный плебей, в компанию Линтонов принят не был. Это бы ещё ничего, но с какого-то момента Кэтрин стала с нескрываемо большим удовольствием проводить время в обществе Эдгара, пренебрегая старым другом, а то, порой, и насмехаясь над ним. Хитклиф поклялся страшно отомстить молодому Линтону, и не в натуре этого человека было бросать слова на ветер. Шло время. У Хиндли Эрншо родился сын - Гэртон; мать мальчика после родов слегла и больше уже не вставала. Потеряв самое дорогое, что у него было в жизни, Хиндли на глазах сдавал и опускался: целыми днями пропадал в деревне, возвращаясь же пьяным, неуемным буйством наводил ужас на домашних. Отношения Кэтрин и Эдгара постепенно приобретали все более серьезный характер, и вот, в один прекрасный день молодые люди решили пожениться. Кэтрин непросто далось такое решение: душой и сердцем она знала, что поступает неправильно; Хитклиф был средоточием самых больших её дум, тем, без кого для нее немыслим мир. Однако если Хитклифа она могла уподобить подземным каменным пластам, на которых все держится, но чье существование не приносит ежечасного удовольствия, свою любовь к Эдгару она сравнивала с весенней листвой - ты знаешь, что зима не оставит и следа её, и тем не менее не можешь не наслаждаться ею. Хитклиф, едва узнав о предстоящем событии, исчез с Грозового Перевала, и долго о нем ничего не было слышно. Вскоре была сыграна свадьба; ведя Кэтрин к алтарю, Эдгар Линтон почитал себя счастливейшим из людей. Молодые зажили на Мызе Скворцов, и всякий, кто видел их в то время, не мог не признать Эдгара и Кэтрин образцовой любящей парой. Кто знает, как бы долго ещё продолжалось безмятежное существование этой семьи, но в один прекрасный день в ворота Скворцов постучался незнакомец. Не сразу в нем признали Хитклифа, ибо прежний неотесанный юноша предстал теперь взрослым мужчиной с военной выправкой и повадками джентльмена. Где он был и чем занимался в те годы, что минули с его исчезновения, так для всех и осталось загадкой. Кэтрин с Хитклифом встретились как старые добрые друзья, у Эдгара же, который и раньше недолюбливал Хитклифа, его возвращение вызвало неудовольствие и тревогу. И не напрасно. Его жена в одночасье утратила душевное равновесие, так бережно им оберегаемое. Оказалось, что все это время Кэтрин казнила себя как виновницу возможной гибели Хитклифа где-то на чужбине, и теперь его возвращение примирило её с Богом и человечеством. Друг детства стал для нее ещё более дорог, чем прежде. Несмотря на недовольство Эдгара, Хитклиф был принят на Мызе Скворцов и стал там частым гостем. При этом он отнюдь не утруждал себя соблюдением условностей и приличий: был резок, груб и прямолинеен. Хитклиф не скрывал, что вернулся он лишь для того, чтобы свершить месть - и не только над Хиндли Эрншо, но и над Эдгаром Линтоном, отнявшим у него жизнь со всем её смыслом. Кэтрин он горько пенял за то, что ему, человеку с большой буквы, она предпочла безвольного нервного слюнтяя; слова Хитклифа больно бередили ей душу. Ко всеобщему недоумению, Хитклиф поселился на Грозовом Перевале, уже давно превратившемся из дома помещика в притон пьяниц и картежников. Последнее было ему на руку: проигравший все деньги Хиндли выдал Хитклифу закладную на дом и имение. Таким образом тот сделался владельцем всего достояния семейства Эрншо, а законный наследник Хиндли - Гэртон - остался без гроша. Частые визиты Хитклифа на Мызу Скворцов возымели одно неожиданное следствие - Изабелла Линтон, сестра Эдгара, без памяти влюбилась в него. Все вокруг пытались отвратить девушку от этой почти противоестественной привязанности к человеку с душою волка, но та оставалась глуха к уговорам, Хитклифу она была безразлична, ибо ему было плевать на всех и вся, кроме Кэтрин и своей мести; вот орудием этой мести он и решил сделать Изабеллу, которой отец, обойдя Эдгара, завещал Мызу Скворцов. В одну прекрасную ночь Изабелла сбежала с Хитклифом, а по прошествии времени они объявились на Грозовом Перевале уже мужем и женой. Нет слов, чтобы описать все те унижения, каким подвергал молодую жену Хитклиф, и не думавший от нее скрывать истинных мотивов своих поступков. Изабелла же молча терпела, в душе недоумевая, кто же такой на самом деле её муж - человек или дьявол? С Кэтрин Хитклиф не виделся с самого дня своего побега с Изабеллой. Но однажды, узнав, что она тяжело больна, он, несмотря ни на что, явился в Скворцы. Мучительный для обоих разговор, в котором до конца обнажилась природа чувств, питаемых Кэтрин и Хитклифом друг к другу, оказался для них последним: в ту же ночь Кэтрин скончалась, дав жизнь девочке. Девочку (её-то, повзрослевшую, и видел мистер Локвуд на Грозовом Перевале) назвали в честь матери. Брат Кэтрин, ограбленный Хитклифом Хиндли Эрншо, в скором времени тоже умер - напился, в буквальном смысле, до смерти. Ещё раньше исчерпался запас терпения Изабеллы, которая наконец сбежала от мужа и поселилась где-то под Лондоном. Там у нее родился сын - Линтон Хитклиф. Минуло двенадцать или тринадцать лет, в течение которых ничто не нарушало мирной жизни Эдгара и Кэти Линтонов. Но тут на Мызу Скворцов пришла весть о смерти Изабеллы. Эдгар немедленно отправился в Лондон и привез оттуда её сына. Это было избалованное создание, от матери унаследовавшее болезненность и нервозность, а от отца - жестокость и дьявольское высокомерие. Кэти, во многом похожая на мать, сразу привязалась к новоявленному кузену, но уже на следующий день на Мызе появился Хитклиф и потребовал отдать сына. Эдгар Линтон, конечно же, не мог возражать ему. Следующие три года прошли спокойно, ибо всякие сношения между Грозовым Перевалом и Мызой Скворцов находились под запретом. Когда Кэти исполнилось шестнадцать, она таки добралась до Перевала, где нашла двух своих двоюродных братьев, Линтона Хитклифа и Гэртона Эрншо; второго, правда, с трудом признавала за родственника - уж больно груб и неотесан он был. Что же касается Линтона, то, как когда-то её мать, Кэти убедила себя, что любит его. И хотя бесчувственный эгоист Линтон не был способен ответить на её любовь, в судьбу молодых людей вмешался Хитклиф. К Линтону он не питал чувств, сколько-нибудь напоминавших отцовские, но в Кэти видел отражение черт той, что всю жизнь владела его помыслами, той, чей призрак преследовал его теперь. Поэтому он задумал сделать так, чтобы и Грозовой Перевал, и Мыза Скворцов после смерти Эдгара Линтона и Линтона Хитклифа (а оба они уже дышали на ладан) перешли во владение Кэти. А для этого детей надо было поженить. И Хитклиф, вопреки воле умирающего отца Кэти, устроил их брак. Несколько дней спустя Эдгар Линтон скончался, а в скором времени за ним последовал и Линтон Хитклиф. Вот и осталось их трое: одержимый Хитклиф, презирающий Гэртона и не находящий управы на Кэти; беспредельно высокомерная и своенравная юная вдова Кэти Хитклиф; и Гэртон Эрншо, нищий последыш древнего рода, наивно влюбленный в Кэти, которая нещадно третировала неграмотного деревенщину-кузена.Вот и осталось их трое: одержимый Хитклиф, презирающий Гэртона и не находящий управы на Кэти; беспредельно высокомерная и своенравная юная вдова Кэти Хитклиф; и Гэртон Эрншо, нищий последыш древнего рода, наивно влюбленный в Кэти, которая нещадно третировала неграмотного деревенщину-кузена. Такую историю рассказала мистеру Локвуду старая миссис Дин. Подошло время, и мистер Локвуд решил наконец расстаться с деревенским уединением, как он думал, навсегда. Но год спустя он проездом снова очутился в тех местах и не мог не навестить миссис Дин. За год, оказывается, многое переменилось в жизни наших героев. Хитклиф умер; перед смертью он совсем лишился рассудка, не мог ни есть, ни спать и все бродил по холмам, призывая призрак Кэтрин. Что до Кэти с Гэртоном, то постепенно девушка оставила презрение к кузену, потеплела к нему и наконец ответила на его чувства взаимностью; свадьбу должны были сыграть к Новому году. На сельском кладбище, куда мистер Локвуд зашел перед отъездом, все ему говорило о том, что, какие бы испытания ни выпадали на долю покоящихся здесь людей, теперь все они спят мирным сном.Ощутив настоятельную необходимость отдохнуть от суеты лондонского света и модных курортов, мистер Локвуд решил на некоторое время поселиться в деревенской глуши. Местом своего добровольного затворничества он избрал старый помещичий дом, Мызу Скворцов, стоявший среди холмистых вересковых пустошей и болот северной Англии. Обосновавшись на новом месте, мистер Локвуд счел нужным нанести визит владельцу Скворцов и единственному своему соседу - сквайру Хитклифу, который жил милях в четырех, в усадьбе, именуемой Грозовой Перевал. Хозяин и его жилище произвели на гостя несколько странное впечатление: джентльмен по одежде и манерам, обликом Хитклиф был чистый цыган; дом же его напоминал скорее суровое обиталище простого фермера, нежели усадьбу помещика. Кроме хозяина на Грозовом Перевале обитали старый ворчливый слуга Джозеф; юная, очаровательная, но какая-то чрезмерно резкая и полная ко всем нескрываемого презрения Кэтрин Хитклиф, невестка хозяина; и Гэртон Эрншо (это имя Локвуд видел выбитым рядом с датой «1500» над входом в усадьбу) - деревенского вида малый, немногим старше Кэтрин, глядя на которого можно было с уверенностью сказать лишь то, что он здесь и не слуга, и не хозяйский сын. Заинтригованный, мистер Локвуд попросил экономку, миссис Дин, удовлетворить снедавшее его любопытство и поведать историю странных людей, живших на Грозовом Перевале. Просьба была обращена как нельзя более по адресу, ибо миссис Дин оказалась не только прекрасной рассказчицей, но также и непосредственной свидетельницей драматичных событий, из которых слагалась история семейств Эрншо и Линтонов и их злого гения - Хитклифа. Эрншо, рассказывала миссис Дин, издревле жили на Грозовом Перевале, а Линтоны на Мызе Скворцов. У старого мистера Эрншо было двое детей - сын Хиндли, старший, и дочь Кэтрин. Как-то раз, возвращаясь из города, мистер Эрншо подобрал на дороге умирающего от голода оборвыша-цыганенка и принес его в дом. Мальчишку выходили и окрестили Хитклифом (впоследствии никто уже не мог точно сказать, имя ли это, фамилия или то и другое сразу), и вскоре для всех стало очевидным, что мистер Эрншо привязан к найденышу гораздо больше, чем к родному сыну. Хитклиф, в чьем характере преобладали отнюдь не самые благородные черты, бессовестно этим пользовался, по-детски всячески тираня Хиндли. С Кэтрин же у Хитклифа, как ни странно, завязалась крепкая дружба. Когда старый Эрншо умер, Хиндли, к тому времени несколько лет проживший в городе, приехал на похороны не один, а с женой. Вместе они живо завели на Грозовом Перевале свои порядки, причем молодой хозяин не преминул жестоко отыграться за унижения, которые когда-то переносил от отцовского любимца: тот теперь жил на положении едва ли не простого работника, Кэтрин тоже приходилось нелегко на попечении недалекого злобного ханжи Джозефа; единственной, пожалуй, её отрадой была дружба с Хитклифом, мало-помалу перераставшая в неосознаваемую ещё молодыми людьми влюбленность. На Мызе Скворцов тем временем тоже жили двое подростков - хозяйские дети Эдгар и Изабелла Линтоны. В отличие от дикарей соседей, это были настоящие благородные господа - воспитанные, образованные, излишне, может быть, нервные и высокомерные. Между соседями не могло не состояться знакомства, однако Хитклиф, безродный плебей, в компанию Линтонов принят не был. Это бы ещё ничего, но с какого-то момента Кэтрин стала с нескрываемо большим удовольствием проводить время в обществе Эдгара, пренебрегая старым другом, а то, порой, и насмехаясь над ним. Хитклиф поклялся страшно отомстить молодому Линтону, и не в натуре этого человека было бросать слова на ветер. Шло время. У Хиндли Эрншо родился сын - Гэртон; мать мальчика после родов слегла и больше уже не вставала. Потеряв самое дорогое, что у него было в жизни, Хиндли на глазах сдавал и опускался: целыми днями пропадал в деревне, возвращаясь же пьяным, неуемным буйством наводил ужас на домашних. Отношения Кэтрин и Эдгара постепенно приобретали все более серьезный характер, и вот, в один прекрасный день молодые люди решили пожениться. Кэтрин непросто далось такое решение: душой и сердцем она знала, что поступает неправильно; Хитклиф был средоточием самых больших её дум, тем, без кого для нее немыслим мир. Однако если Хитклифа она могла уподобить подземным каменным пластам, на которых все держится, но чье существование не приносит ежечасного удовольствия, свою любовь к Эдгару она сравнивала с весенней листвой - ты знаешь, что зима не оставит и следа её, и тем не менее не можешь не наслаждаться ею. Хитклиф, едва узнав о предстоящем событии, исчез с Грозового Перевала, и долго о нем ничего не было слышно. Вскоре была сыграна свадьба; ведя Кэтрин к алтарю, Эдгар Линтон почитал себя счастливейшим из людей. Молодые зажили на Мызе Скворцов, и всякий, кто видел их в то время, не мог не признать Эдгара и Кэтрин образцовой любящей парой. Кто знает, как бы долго ещё продолжалось безмятежное существование этой семьи, но в один прекрасный день в ворота Скворцов постучался незнакомец. Не сразу в нем признали Хитклифа, ибо прежний неотесанный юноша предстал теперь взрослым мужчиной с военной выправкой и повадками джентльмена. Где он был и чем занимался в те годы, что минули с его исчезновения, так для всех и осталось загадкой. Кэтрин с Хитклифом встретились как старые добрые друзья, у Эдгара же, который и раньше недолюбливал Хитклифа, его возвращение вызвало неудовольствие и тревогу. И не напрасно. Его жена в одночасье утратила душевное равновесие, так бережно им оберегаемое. Оказалось, что все это время Кэтрин казнила себя как виновницу возможной гибели Хитклифа где-то на чужбине, и теперь его возвращение примирило её с Богом и человечеством. Друг детства стал для нее ещё более дорог, чем прежде. Несмотря на недовольство Эдгара, Хитклиф был принят на Мызе Скворцов и стал там частым гостем. При этом он отнюдь не утруждал себя соблюдением условностей и приличий: был резок, груб и прямолинеен. Хитклиф не скрывал, что вернулся он лишь для того, чтобы свершить месть - и не только над Хиндли Эрншо, но и над Эдгаром Линтоном, отнявшим у него жизнь со всем её смыслом. Кэтрин он горько пенял за то, что ему, человеку с большой буквы, она предпочла безвольного нервного слюнтяя; слова Хитклифа больно бередили ей душу. Ко всеобщему недоумению, Хитклиф поселился на Грозовом Перевале, уже давно превратившемся из дома помещика в притон пьяниц и картежников. Последнее было ему на руку: проигравший все деньги Хиндли выдал Хитклифу закладную на дом и имение. Таким образом тот сделался владельцем всего достояния семейства Эрншо, а законный наследник Хиндли - Гэртон - остался без гроша. Частые визиты Хитклифа на Мызу Скворцов возымели одно неожиданное следствие - Изабелла Линтон, сестра Эдгара, без памяти влюбилась в него. Все вокруг пытались отвратить девушку от этой почти противоестественной привязанности к человеку с душою волка, но та оставалась глуха к уговорам, Хитклифу она была безразлична, ибо ему было плевать на всех и вся, кроме Кэтрин и своей мести; вот орудием этой мести он и решил сделать Изабеллу, которой отец, обойдя Эдгара, завещал Мызу Скворцов. В одну прекрасную ночь Изабелла сбежала с Хитклифом, а по прошествии времени они объявились на Грозовом Перевале уже мужем и женой. Нет слов, чтобы описать все те унижения, каким подвергал молодую жену Хитклиф, и не думавший от нее скрывать истинных мотивов своих поступков. Изабелла же молча терпела, в душе недоумевая, кто же такой на самом деле её муж - человек или дьявол? С Кэтрин Хитклиф не виделся с самого дня своего побега с Изабеллой. Но однажды, узнав, что она тяжело больна, он, несмотря ни на что, явился в Скворцы. Мучительный для обоих разговор, в котором до конца обнажилась природа чувств, питаемых Кэтрин и Хитклифом друг к другу, оказался для них последним: в ту же ночь Кэтрин скончалась, дав жизнь девочке. Девочку (её-то, повзрослевшую, и видел мистер Локвуд на Грозовом Перевале) назвали в честь матери. Брат Кэтрин, ограбленный Хитклифом Хиндли Эрншо, в скором времени тоже умер - напился, в буквальном смысле, до смерти. Ещё раньше исчерпался запас терпения Изабеллы, которая наконец сбежала от мужа и поселилась где-то под Лондоном. Там у нее родился сын - Линтон Хитклиф. Минуло двенадцать или тринадцать лет, в течение которых ничто не нарушало мирной жизни Эдгара и Кэти Линтонов. Но тут на Мызу Скворцов пришла весть о смерти Изабеллы. Эдгар немедленно отправился в Лондон и привез оттуда её сына. Это было избалованное создание, от матери унаследовавшее болезненность и нервозность, а от отца - жестокость и дьявольское высокомерие. Кэти, во многом похожая на мать, сразу привязалась к новоявленному кузену, но уже на следующий день на Мызе появился Хитклиф и потребовал отдать сына. Эдгар Линтон, конечно же, не мог возражать ему. Следующие три года прошли спокойно, ибо всякие сношения между Грозовым Перевалом и Мызой Скворцов находились под запретом. Когда Кэти исполнилось шестнадцать, она таки добралась до Перевала, где нашла двух своих двоюродных братьев, Линтона Хитклифа и Гэртона Эрншо; второго, правда, с трудом признавала за родственника - уж больно груб и неотесан он был. Что же касается Линтона, то, как когда-то её мать, Кэти убедила себя, что любит его. И хотя бесчувственный эгоист Линтон не был способен ответить на её любовь, в судьбу молодых людей вмешался Хитклиф. К Линтону он не питал чувств, сколько-нибудь напоминавших отцовские, но в Кэти видел отражение черт той, что всю жизнь владела его помыслами, той, чей призрак преследовал его теперь. Поэтому он задумал сделать так, чтобы и Грозовой Перевал, и Мыза Скворцов после смерти Эдгара Линтона и Линтона Хитклифа (а оба они уже дышали на ладан) перешли во владение Кэти. А для этого детей надо было поженить. И Хитклиф, вопреки воле умирающего отца Кэти, устроил их брак. Несколько дней спустя Эдгар Линтон скончался, а в скором времени за ним последовал и Линтон Хитклиф. Вот и осталось их трое: одержимый Хитклиф, презирающий Гэртона и не находящий управы на Кэти; беспредельно высокомерная и своенравная юная вдова Кэти Хитклиф; и Гэртон Эрншо, нищий последыш древнего рода, наивно влюбленный в Кэти, которая нещадно третировала неграмотного деревенщину-кузена.Вот и осталось их трое: одержимый Хитклиф, презирающий Гэртона и не находящий управы на Кэти; беспредельно высокомерная и своенравная юная вдова Кэти Хитклиф; и Гэртон Эрншо, нищий последыш древнего рода, наивно влюбленный в Кэти, которая нещадно третировала неграмотного деревенщину-кузена. Такую историю рассказала мистеру Локвуду старая миссис Дин. Подошло время, и мистер Локвуд решил наконец расстаться с деревенским уединением, как он думал, навсегда. Но год спустя он проездом снова очутился в тех местах и не мог не навестить миссис Дин. За год, оказывается, многое переменилось в жизни наших героев. Хитклиф умер; перед смертью он совсем лишился рассудка, не мог ни есть, ни спать и все бродил по холмам, призывая призрак Кэтрин. Что до Кэти с Гэртоном, то постепенно девушка оставила презрение к кузену, потеплела к нему и наконец ответила на его чувства взаимностью; свадьбу должны были сыграть к Новому году. На сельском кладбище, куда мистер Локвуд зашел перед отъездом, все ему говорило о том, что, какие бы испытания ни выпадали на долю покоящихся здесь людей, теперь все они спят мирным сном.

«Грозовой перевал» Эмили Бронте – главная романтическая книга всех времен. Действие романа происходит на вересковых пустошах Йоркшира, которые благодаря этому роману стали популярным местом в Англии среди туристов. История роковой любви Хитклифа, приемного сына владельца поместья «Грозовой Перевал», к дочери хозяина Кэтрин вот уже второе столетие подряд волнует миллионы читательниц по всему миру. Эмили Бронте – английская поэтесса и писательница, из под пера которой вышел всего один роман – «Грозовой перевал», который и принес ей мировую славу.

Вчера с обеда установился туман и похолодало. Я стал уже было подумывать о том, чтобы провести остаток дня в своем кабинете у камина, чем тащиться на Грозовой Перевал через всю пустошь по грязи. Приближалось время обеда (кстати, я обедаю между двенадцатью и часом дня). Дело в том, что домработница, почтенная женщина, приписанная к арендованному мною жилищу, не могла (а может, не хотела) удовлетворить мою просьбу подавать мне обед к пяти часам. Я уже поднялся по лестнице и заходил в свою комнату, обдумывая свое неотчетливое намерение, когда увидел молодую служанку, стоящую на коленях перед камином. Вокруг была разбросана куча щеток, стояло ведро для угля, а из камина вырывались дьявольские клубы дыма, в то время как служанка пыталась затушить в огонь в камине, засыпая его пеплом. Эта картина заставила меня тут же повернуть назад. Я схватил свою шляпу и вышел из дома. Пройдя мили четыре, я уже был возле ворот сада Хитклифа. В это самое время с неба стали падать первые невесомые хлопья снега.

На этом, лишенном растительности и продуваемом всеми ветрами холме, земля была твердой и черной от холода и отсутствия снега, а леденящий воздух пробирал аж до дрожи во всем теле. Будучи не в силах справиться с замком на воротах, я перепрыгнул через ограду и взбежал по мощеной дорожке, засаженной по краям кустами крыжовника, и постучался в двери. Однако тщетно. Я колотил в двери, прося впустить меня, до тех пор, пока не начали дрожать мои щиколотки, а собаки протяжно не завыли.

– Что за ужасные обитатели! – мысленно воскликнул я. – Они заслуживают того, чтобы их навсегда изолировали от общества себе подобных за такое жуткое негостеприимство. Я бы, по крайней мере, не стал держать двери на замке в дневное время. Хотя сейчас меня это мало волнует: я все равно попаду внутрь! Со всей решительностью я схватился за щеколду и стал трясти ее со всей силой. Джозеф с кислым выражением лица высунул свою голову из круглого окна сарая.

– Ну чего Вам? – гаркнул он. – Хозяин не может выйти к Вам. Обойдите вокруг дома и пройдите на задний двор, если Вам так надо поговорить с ним.

– Может ли кто-то изнутри открыть мне двери? – закричал я так громко, чтобы меня могли услышать и откликнуться на мою просьбу.

– Там никого нет, только миссис, но она Вам не откроет, как бы настойчиво Вы ни шумели, пусть бы и до самой ночи.

– Почему? Не могли бы Вы сказать ей, кто я, а, Джозеф?

– Нет, нет, даже не просите, – проворчала голова и скрылась.

Снег повалил густыми хлопьями. Я уже было схватился за щеколду, чтобы предпринять повторную попытку, когда молодой человек без верхней одежды и с вилами на плече появился со стороны заднего двора. Он окликнул меня и пригласил следовать за ним. Минув прачечную, мощеную площадку с сараем для угля, помпу и голубятню, мы, наконец, очутились в просторной, светлой, теплой комнате, в которой меня принимали во время моего предыдущего визита. От камина, растопленного углем, торфом и дровами, вокруг исходило чудесное сияние. Возле стола, богато накрытого для вечерней трапезы, я, к своему удовольствию, увидел «миссис», о существовании которой я до этого и не подозревал. Я поклонился и стал ждать, думая, что она предложит мне сесть. Она глянула на меня, откинувшись на спинку своего кресла, и продолжала оставаться на своем месте, не двигаясь и не произнося ни звука.

– Отвратительная погода! – заметил я. – Я переживал, миссис Хитклиф, чтобы Ваши двери устояли под моим напором, пока я чрезвычайно долго ждал слуг: мне пришлось хорошенько потрудиться, чтобы они меня услышали.

Она не проронила ни слова. Я пристально смотрел на нее, а она на меня. Во всяком случае, она не сводила с меня своего невозмутимого взгляда, игнорируя все нормы приличия, отчего я почувствовал себя очень неловко и даже смутился.

– Садитесь! – хрипло сказал молодой человек. – Хозяин скоро придет.

Я повиновался и сел, ноги меня плохо держали. Я окликнул проказницу Джуну, с которой мы встретились уже во второй раз. Легавая сука чуть заметно вильнула хвостом, соизволив таким образом подтвердить наше с нею знакомство.

– Красивая собака, – решил я продолжить разговор, заходя с другой стороны. – Вы собираетесь раздавать щенков, мадам?

– Они не мои, – ответила любезная хозяйка, причем настолько отталкивающе, как это не удалось бы и самому мистеру Хитклифу.

– А-а-а, Ваши любимцы, очевидно, находятся там! – продолжал я, оборотившись в сторону угла, из которого смутно проглядывали очертания диванных подушек, отдаленно напоминающие котов.

– Странный выбор для любимцев, – сказала она, смерив меня презрительным взглядом.

К моему ужасу, это была целая груда мертвых кроликов. У меня опять подкосились ноги, и я подвинулся к камину, повторяя свое замечание по поводу неудачного вечера.

– Вы не должны были приходить, – сказала она, поднимаясь и пытаясь дотянуться до пары расписных коробов, стоящих над камином.

До этого она сидела в плохо освещенном месте, теперь же я отчетливо мог разглядеть и ее фигуру целиком, и выражение ее лица. Она была очень стройной, по-видимому, она только недавно вышла из своего подросткового возраста. Никогда ранее я не имел удовольствия созерцать столь превосходные формы и столь милое небольшое личико с утонченными чертами лица. Ее чрезвычайно светлые, белокурые локоны, вернее сказать, золотистые, свободно ниспадали вокруг ее шеи, а глаза, если бы они имели приятное выражение, были бы просто неотразимы. К счастью для моего впечатлительного сердца, единственное чувство, которое они выражали, располагалось где-то между пренебрежением и отчаянием, встретить которые здесь было странно. Коробы располагались достаточно высоко, и она не могла до них дотянуться, но когда я подался, чтобы помочь ей, она повернулась ко мне с таким выражением лица, с каким повернулся бы скряга, если бы кто-нибудь попытался помочь ему пересчитать его золото.

– Я не нуждаюсь в Вашей помощи! – огрызнулась она. – Я могу достать их и сама.

– Прошу простить меня, – поспешил ответить я.

– Вас приглашали на чай? – строго спросила она, повязывая передник поверх своего изящного черного платья. Она набрала в ложку заварку и поднесла ее к кружке.

– Я бы с удовольствием выпил чашку чая, – ответил я.

– Вас приглашали? – повторила она вопрос.

– Нет, – сказал я с полуулыбкой. – Но Вы, как радушная хозяйка, можете это сделать.

Она высыпала заварку обратно в короб, положила ложку на место, и вернулась в свое кресло в скверном расположении духа. Ее лоб нахмурился, а алая нижняя губа выдвинулась вперед, как у ребенка, готового расплакаться.

Тем временем молодой человек, скинув чрезвычайно обтрепанную верхнюю одежду, подошел к огню и презрительно посмотрел на меня краем глаза так, как если бы между нами пролегла смертельная вражда размером с целый мир. Я начал сомневаться, был он слугой или нет. Его одежда и речь были одинаково грубы и полностью лишены благородства, присущего мистеру Хитклифу и миссис Хитклиф. Его густые каштановые локоны были растрепаны, бакенбарды бесформенно разрослись по щекам, а кожа на руках имела коричневатый оттенок, как это обычно бывает у чернорабочих. Тем не менее, он держался свободно, чуть ли не высокомерно, и в его поведении не было даже намека на услужливое усердие по отношению к хозяйке дома. За неимением более полных доказательств его положения, я посчитал за лучшее воздержаться от замечаний по поводу его странного поведения. Пятью минутами позже появился мистер Хитклиф и облегчил мое, в некотором роде, неловкое положение.

– Как видите, сер, я пришел, а следовательно, сдержал свое обещание, – воскликнул я с напускной веселостью. – Я уже стал опасаться, что погода во второй половине дня сильно переменится, и мне придется просить Вас приютить меня у себя на некоторое время.

– На некоторое время? – сказал он, отряхивая белые хлопья со своей одежды. – Я удивлен, что Вы решились поехать ко мне в самый разгар снежной бури. А Вы знаете, что избежали риска погибнуть на болотах? Даже люди, хорошо знающие эти места, часто сбивались с пути при таких обстоятельствах. Могу Вам сообщить, что Вы можете даже не рассчитывать на то, что погода переменится в ближайшее время.

– Пожалуй, я мог бы добраться до своего дома под руководством кого-то из Ваших провожатых, а он мог бы потом остаться в Трашкросс Грендже. Может, Вы бы могли мне дать кого-то из Ваших слуг, кто не очень занят?

– Нет, не мог бы.

– Нет, правда? Ну, раз так, то я просто вынужден полагаться на собственную прозорливость.

– Ты собираешься готовить чай? – повелительно спросил Хитклиф у хозяина потрепанного кафтана, который попеременно бросал свой жуткий взгляд то на меня, то на молодую госпожу.

– Он тоже сядет с нами? – спросила она просительно у Хитклифа.

– В конце концов, подавайте же чай! – прозвучало в ответ, да так гневно, что я вздрогнул. В тоне, которым были произнесены эти слова, звучала нескрываемая злоба. Я уже не был уверен в том, что мог бы и в дальнейшем называть Хитклифа замечательным человеком. Когда все приготовления были завершены, он пригласил меня:

– А сейчас, сер, подвигайте поближе свое кресло, – и все мы, включая странного молодого человека, расселись вокруг стола. Абсолютное молчание сопровождало нашу трапезу на всем ее протяжении.

Я полагал, что если уж это я вызвал такое мрачное настроение, то моим долгом было развеять его, и таким образом исправить свою ошибку. Ведь не могли же они, в самом деле, каждый день вот так угрюмо молча сидеть за столом. Представить, что они постоянно пребывали в мрачном расположении духа и ходили с угрюмыми лицами, было решительно невозможно.

– Это просто удивительно, – начал я, выпив одну чашку чая и ожидая вторую, – просто удивительно, как так случилось, что Ваш образ жизни стал именно таким, каким он есть сейчас. Ведь много кто даже представить себе не может, что возможно счастливо жить в таком абсолютном уединении и отдалении от мира, в котором живете Вы, мистер Хитклиф. Более того, осмелюсь утверждать, что в окружении Вашей семьи, в присутствии Вашей любезной хозяйки дома, которая гениально хозяйничает и в Вашем доме, и в Вашем сердце…

– Моей любезной хозяйки дома… – прервал он меня с почти что дьявольской ухмылкой на лице. – Где она, моя любезная хозяйка дома?

– Я имел в виду Вашу жену, мистер Хитклиф.

– Ну да, Вы наверное хотели сказать, что ее душа помогает ангелам заботиться о Грозовом Перевале ровно с того момента, как душа покинула ее тело, и она умерла? Вы это хотели сказать?

Осознав, что допустил непростительную оплошность, я попытался ее исправить. Действительно, большая разница в возрасте не позволяла предположить, что они могут быть мужем и женой. Ему было около сорока – период расцвета умственных возможностей. В этом возрасте мужчина редко обманывает себя надеждами на то, что молодая девушка может выйти за него замуж по любви. Эти мечты он оставляет себе для преклонного возраста. Ей же на вид не было и семнадцати.

В тот момент меня осенило: неотесанный парень подле моего локтя, который хлебал свой чай словно из таза и ел хлеб немытыми руками, может быть ее мужем! Хитклиф-младший, ну конечно! Она живет так, словно похоронила себя заживо. Она полностью отреклась от себя, выйдя замуж за такого неотесанного мужлана, даже не представляя, что на свете существуют другие мужчины, более достойные ее! Печальная история! Я должен быть внимательным, чтобы ненароком не причинить ей боль от раскаяния в своем выборе. Это последнее умозаключение может показаться чересчур самоуверенным, но это не так. Мой сосед поразил меня как человек в высшей мере омерзительный; в то же время, благодаря своему жизненному опыту, я знал, что являюсь достаточно привлекательным.

– Миссис Хитклиф – моя невестка, – сказал Хитклиф, подтверждая мое предположение. Говоря это, он обернулся и по-особенному посмотрел в ее сторону; это был взгляд, полный ненависти. Хотя я могу ошибаться, если допустить, что мускулы на его лице расположены иначе, чем у остальных людей, а выражение его лица не является отображением его внутреннего состояния.

– Ну да, теперь я вижу, что это Вы привилегированный обладатель добродетельной феи, – заметил я, поворачиваясь к своему соседу.

Эта фраза произвела еще худший эффект, чем все предыдущие. Молодой человек стал наливаться багровым цветом, а его кулаки стали сжиматься. Весь его внешний вид говорил о том, что он планирует нападение. Однако вскоре он взял себя в руки и подавил кипевшие в его душе эмоции, позволив себе грубо выругаться. Он пробормотал себе под нос ругательства в мой адрес, тихо и невнятно; ну а я побеспокоился о том, чтобы на них не прореагировать.

– Не везет Вам с Вашими догадками, сэр, – заметил мой арендодатель, – ни один из нас не имеет привилегии обладать Вашей доброй феей, ее супруг мертв. Я сказал, что она моя невестка, следовательно, она должна быть замужем за моим сыном.

– И этот молодой человек…

– Не мой сын, конечно.

Хитклиф снова ухмыльнулся, как если бы это было дерзкой шуткой, авторство которой принадлежало ему. Слишком смелой шуткой, чтобы приписать ему отцовство над этим медведем.

– Меня зовут Хертон Ирншоу, – прорычал молодой человек. – И я бы советовал Вам относиться к этому уважительно!

– Я не выказывал Вам своего непочтения, – произнес я в ответ, внутренне повеселившись от того, как он сам себя представил лицом благородного происхождения.

Он задержал на мне свой взгляд дольше, чем я на нем свой. Очевидно, что у меня был выбор: вмазать ему между глаз или открыто рассмеяться ему в лицо. Я ощущал себя решительно не на месте в компании этого милого семейства. Мрачная спиритическая атмосфера воцарилась в комнате, поглотив даже ту добродушную ауру, насыщенную теплом и уютом, которая окружала меня. Я твердо решил, что впредь, находясь под этой крышей, буду более осмотрительным, чем раньше.

Трапеза была закончена, во время нее никто не проронил ни слова. Я подошел к окну, чтобы посмотреть, какая на дворе погода, и мне открылось печальное зрелище: все вокруг потемнело раньше времени; и небо, и горы – все смешалось в сплошной свирепой круговерти ураганного ветра и непроглядного снегопада.

– Я не уверен, что смогу теперь добраться домой без провожатого, – не удержался от призыва о помощи. – Дороги наверняка уже завалены снегом, а даже если бы они и оставались видимыми, вряд ли б я смог сообразить, в каком направлении мне следует двигаться.

– Хертон, заведи наших овец под навес, в сенной амбар. В кошаре они будут защищены всю ночь, и опусти за ними планку, – сказал Хитклиф.

– Что же мне делать? – продолжил я, рискуя вызвать гнев.

Мой вопрос остался без ответа. Оглядевшись по сторонам, я увидел лишь Джозефа, который нес ведро овсяной каши для собак, а миссис Хитклиф склонилась над огнем и развлекала себя сжиганием горсти спичек, которые упали с полки над камином, когда она ставила на место короб с заваркой.

Первое, что сделал Джозеф, когда освободился от своей ноши, так это обвел критическим взглядом комнату, и хрипло проскрипел:

– Я просто поражен, как Вы можете так просто стоять и ничего не делать, когда все вокруг чем-то заняты! Но Вы – как тупая скотина, и сколько Вам ни говори, Вы ничего не меняете в своем поведении. Хотя правильнее было бы послать Вас к Дьяволу, вслед за Вашей матерью!

На какое-то мгновение мне показалось, что этот образец красноречия был обращен ко мне, и уже было разозлился и подался в сторону негодяя, намереваясь выставить его прочь за двери, но ответ миссис Хитклиф остановил меня.

– Вы возмутительный старый лицемер! – заметила она. – А Вы не боитесь, что Дьявол придет и лично утащит Вас к себе, когда Вы упоминаете его имя? Я предупреждала, чтобы Вы воздерживались от того, чтобы провоцировать меня, а иначе я попрошу Дьявола в качестве личного одолжения забрать Вас к себе! Ну да ладно, посмотрите-ка сюда, Джозеф! – продолжала она, медленно снимая с полки книгу в темном переплете. – Я продемонстрирую Вам, насколько я преуспела в искусстве черной магии. Совсем скоро я буду в состоянии освободить дом от Вашего присутствия. Рыжая корова сдохла не случайно, а Ваш ревматизм с трудом можно принять за кару Божью.

– Колдунья, колдунья! – старик с трудом ловил воздух открытым ртом. – Упаси нас Бог от такого зла!

– Ну уж нет, негодяй! Колдун – это Вы! Так подите прочь, или я нашлю на Вас порчу взаправду! Я вылепила все ваши фигуры из воска и глины, и первого, кто переступит через установленную мной черту, я… Нет, я не скажу, что именно я с ним сделаю, но Вы увидите! Идите, я буду следить за Вами!

Маленькая колдунья навела на свое прелестное личико пелену злобы, и Джозеф, трепеща от непритворного ужаса, поспешил уйти, молясь и восклицая: «Ведьма!», когда переступал через порог комнаты. Я решил, что ее поведение было продиктовано своеобразным черным юмором, и теперь, когда мы остались вдвоем, я постарался привлечь ее внимание к плачевной ситуации, в которой я оказался.

– Миссис Хитклиф, – сказал я серьезным тоном, – извините меня за то, что беспокою Вас. Смею предположить, что с таким лицом, как у Вас, Вы не сможете отказать мне в чистосердечной помощи. Назовите мне хотя бы несколько ориентиров, по которым я смогу отыскать дорогу домой. У меня нет других идей, как туда добраться, точно так же, как Вы не знаете, как смогли бы добраться до Лондона!

– Идите той же дорогой, которой пришли сюда, – ответила она, удобно располагаясь в кресле со свечой и раскрытой книгой в руке. – Это короткий совет, но, как говорится, это все, что я могу Вам сказать.

– В таком случае, когда Вы услышите о том, что я прекратил свое земное существование где-нибудь в болоте или под покровом снега, не шепнет ли Вам Ваша совесть, что в этом отчасти есть и Ваша вина?

– Но как я могу помочь Вам? Я не могу сопровождать Вас. Они не позволят мне дойти даже до конца садовой ограды.

– Вы! Да мне бы прощения не было, если бы я позволил себе для собственного комфорта просить Вас выйти из дома, да еще в такую ночь! – воскликнул я. – Мне просто нужно, чтобы Вы рассказали, как мне найти дорогу домой, не показывать , или же убедили мистера Хитклифа дать мне провожатого.

– Кого? Тут есть лишь он сам, Ирншоу, Зилла, Джозеф и я. Кого бы Вы предпочли?

– А на ферме нет мальчиков-помощников?

– Нет, я перечислила всех.

– Ну что ж, из этого следует, что я вынужден остаться здесь на ночь.

– Тогда Вы можете остановиться в нашей комнате для гостей. Но это уже не ко мне.

– Я надеюсь, это послужит для Вас уроком, чтобы больше не совершать опрометчивых прогулок по этим холмам, – сердито прокричал мистер Хитклиф, стоя в кухонном проеме. – Относительно пребывания здесь: я не держу комнат для гостей, поэтому Вам придется разделить ночлег или с Хертоном, или с Джозефом, если Вам такое подходит.

– Я могу заночевать в кресле в этой комнате, – ответил я.

– Нет, нет! Чужак есть чужак, будь он бедным или богатым. Никто не может находиться в доме в то время, пока он находится без моего присмотра, – заметил невоспитанный хам.

После такого оскорбления мое терпение лопнуло. Я высказал ему все свое отвращение, не стесняя себя в выражениях, спешно протиснулся мимо него во двор, и натолкнулся на идущего навстречу Ирншоу. Вокруг было так темно, что я никак не мог найти выход, и немного побродив по округе, услышал несколько обрывков фраз, долетевших до меня и передающих манеру общения обитателей дома друг с другом. Сначала молодой человек выказал желание помочь мне.

– Я проведу его через сад, – сказал он.

– Ты проведешь его в преисподнюю! – крикнул его хозяин, или кем он там ему приходился. – А кто будет присматривать за лошадьми, а?

– Человеческая жизнь стоит больше, чем лошади, на один вечер их можно оставить и без присмотра. Так что кто-то должен пойти, – проворчала миссис Хитклиф, причем более любезно, чем я мог предположить.

– Не Вам тут командовать! – парировал Хертон. Если Вы собираетесь хранить о нем память, то лучше Вам об этом помалкивать.

– В таком случае, думаю, его дух будет часто наведывать Вас. Я также надеюсь, что мистер Хитклиф никогда не заполучит другого квартиросъемщика, пока Грендж не превратится в руины, – внятно произнесла она.

– Нет, вы только послушайте, она насылает на него проклятие, – еле слышно произнес Джозеф, к которому я подходил.

Я находился так близко к нему, что мог его слышать. Он доил коров при свете фонаря, который я тут же схватил, и звонко сообщив, что отошлю его назад завтра утром, бросился наутек через боковые двери.

– Хозяин, хозяин, он утащил фонарь! – закричал старик, кинувшись вслед за мной. – Эй, Великан, моя собачка! Эй, Волк, ловите его, ловите!

Он отворил небольшую дверцу, и два мохнатых чудовища кинулись на меня, пытаясь дотянуться до моего горла. Они повалили меня на землю; фонарь погас. Совместный хохот мистера Хитклифа и Хертона стал последней каплей, после которой мое бешенство и чувство унижения достигли апогея.

К моему счастью, собаки были более расположены держать меня на земле, придавив лапами, зевать и вилять хвостами, чем пожирать меня живьем. Тем не менее, они не отпускали меня, и я был вынужден не по собственной воле лежать на земле до тех пор, пока их злобные самодовольные хозяева не освободили меня. Лишь после этого я, с непокрытой головой, дрожа от возмущения, смог освободиться от злодеев, не отпускавших меня и подвергавших опасности не одну минуту. На протяжении всего этого времени я сыпал бессвязными угрозами о возмездии, до краев наполненных ядом, и которые больше напоминали проклятия короля Лира.

Страстная сила моих слов вызвала у меня обильное кровотечение из носа, при этом Хитклиф продолжал смеяться, а я продолжал браниться.

Не знаю, чем бы закончилось это происшествие, не окажись под боком одного человека, более здравомыслящего, чем я, и более доброжелательного, чем мой противник. Это была Зилла, дородная домработница, которая вышла к нам с решительным намерением выяснить причину беспорядков. Она подумала, что кто-то из них занялся рукоприкладством по отношению ко мне, и, не отваживаясь напасть на своего хозяина, обратила всю мощь своей голосовой артиллерии против более молодого негодяя.

– И что, мистер Ирншоу? – завопила она. – Я интересуюсь, что Вы вытворите в следующий раз? Мы будем убивать людей прямо на нашем пороге? Видно, я никогда не смогу привыкнуть к порядкам в этом доме. Посмотрите: этому парню плохо, он же не может дышать! Ну же, говорите, говорите, что Вам нужно. Вам нельзя оставаться в таком состоянии. Проходите, я Вас вылечу. Успокойтесь, стойте спокойно.

С этими словами она вдруг выплеснула полную кружку ледяной воды мне за шиворот и потянула за собой на кухню. Мистер Хитклиф последовал за нами, его неожиданная веселость прошла, и он стал привычно угрюмым, как и всегда.

Я чувствовал себя чрезвычайно плохо; у меня кружилась голова, я терял сознание, так что волей-неволей вынужден был согласиться остаться на ночь под его крышей. Он сказал Зилле, чтобы та дала мне стакан бренди, и скрылся в глубине дома. Она выполнила распоряжение хозяина и продолжала утешать меня в моем жалком и печальном положении. Таким образом, я отчасти был воскрешен, после чего меня проводили до кровати.

На Мызе Скворцов тем временем тоже жили двое подростков - хозяйские дети Эдгар и Изабелла Линтоны.

Предыдущая статья: Что делать, когда плохо на душе и хочется плакать Следующая статья: Служебный роман закончился: Как работать с бывшим парнем?